Пират Ее Величества - Николай Курочкин-Креве

Ну и Кэт… Веселая, неунывающая и крикливая квартирохозяйка нравилась ему все больше и больше. Не хотелось уходить на месяцы вот так, сразу, и долгие месяцы не видеть милого краснощекого лица. И догадываться, что Кэт времени даром не теряет, и нашла себе очередного утешителя. И он…

И на третий день, когда почти все дела были переделаны и был часок перед сном, когда можно посидеть спокойно у камина, глядя на неповторяющиеся узоры пламени, чувствуя, как тяжелеют разогретые жаром веки и лениво перебрасываясь ничего не значащими словами… Когда утихомирились наконец шумные дети, наступило неловкое, напряженное молчание… Кто первый скажет об этом? И в каких словах? Ведь многое зависит от того, с каких слов все начиналось.

Если начнет она — это будет, конечно, надежнее и проще. Но как тогда быть с мужским самоуважением? Если и Сабель сама тебя выбрала и за собою потащила, а теперь вот еще и Кэт. Нет, негоже бывалому моряку отдавать боевую инициативу бабе в руки! Да и чего он боится, в самом-то деле? Обидится и с квартиры погонит? Жалко, баба хорошая и здесь у нее неплохо. Жалко, но — не смертельно. Деньги у него еще водятся, можно другую хату подыскать. (Федор еще не успел уяснить себе, что женщину нельзя обидеть изъявлением чувств, пусть даже самых низменных и грубых. Равнодушием можно, но не наоборот…)

И он рискнул и хрипло, пряча неуверенность, сказал:

— Ну, что, Кэтрин, пошли наверх? Дети вроде уже спят.

— Ого! А ты, оказывается, дерзкий! — без тени укора или неодобрения сказала Кэт. — Вот уж непохоже было. Ну, пошли. Посмотрим, что будет дальше.

Федор из этих слов, а более из интонации, с какою они были произнесены, сделал вывод, что дальнейшая дерзость будет скорее поощряться, чем осуждаться.

Кэт, поднявшись по нескрипучей лестнице, полезла в шкафчик и достала пыльную бутылку доброго испанского вина, оставшуюся от кого-то из прежних постояльцев. Федор погладил ее сзади, пока она шарила в шкафчике. Кэт мурлыкнула что-то неопределенное — и он решил идти вперед и вперед, покуда явно не остановят!

Выпив душистой пахучей жидкости, Федор нисколечко не опьянел — но виду о том не подал, ибо успел сообразить: если что вдруг не так — можно будет потом извиниться. Мол, сама такое коварное вино выставила: вот ни-че-го не помню! Правда, не больно-то это лестно, если просоленный, океанский моряк (не каботажник какой-нибудь!) с пары чарок ничего уж не помнит, — слабак!

…И он загадочно ухмыльнулся. Кэт спросила, чему он радуется — а он вместо ответа промычал: «Да так, ерунда». А самому подумалось: — «Как хорошо, что Англия и Россия не близкие соседи! А то в Польше все знают о якобы каждодневном чудовищном российском пьянстве. Сюда эти слухи и перевранными не доходят — за что слава тебе, Господи! Полячка бы не поверила, небось, что русский от красного вина виноградного может допьяна напиться…» И Федор облапил веселую вдовушку, равно готовый ко всему.

Кэт задохнулась — даже сердце под его ищущей жадной рукой остановилось на миг. Потом задрожала. Потом смущенно усмехнулась и сказала:

— Не обращай внимания. И не воображай чересчур. Просто давно с мужиком не была. Делай свое дело!

Было так хорошо, что Федор и на следующую ночь попытался уговорить Кэт. Но вдовушка непреклонно сказала:

— Нет. Хватит пока. Ты должен восстановить силы. А то протянешь ноги через неделю — чего я тебе вовсе не желаю. Да и себе. А кроме того, я еще не проголодалась в этом смысле по-настоящему.

Два месяца они с Кэт прожили, как говорится, «душа в душу» (Кэт добавляла, подмигивая: «И тело в тело»). А потом Федора отыскал конопатый Бенни Грирсон, старший канонир с хоукинзовского «Сити оф Йорка», и сказал после обычных приветов от общих приятелей и всего прочего:

— Тэд, ты ничем не связан в ближайшие год-два?

— Да пока нет, а что?

— И планов нет?

— Да можно сказать, что тоже нет. Но к. чему ты клонишь?

— Понимаешь, есть одно предложение. Довольно выгодное, но совершенно сумасшедшее…

3

Предложение, сделанное Бенджамену в кабачке кривого Джошуа, что за военными доками в Портсмуте, было действительно того… Бену предложили завербоваться в пираты… Что, скажете: «Эка невидаль! Не девочка же — моряк дальнего плавания этот Грирсон. Дядя взрослый, соображает, что есть что. Дело-то добровольное: хочешь — иди, не хочешь — подожди другого предложения, поинтереснее». Но дело в том, что Бенджамена вербовали не к кому из известных или покуда неизвестных английских капитанов. И не к голландцу либо французу. Даже не к португальцу, итальянцу или там немцу. А к… туркам! А? Каково? «Если тебе у нас понравится — можешь принять ислам, сделать обрезание и остаться навсегда. У нас высоко ценят ренегатов!»

— Я уж хотел окрыситься за «ренегата» — но он мне объяснил, что это вовсе не оскорбление, а официальное наименование для бывших христиан в Турецкой империи.

— Как «мориски» для крещеных мавров в Испанской?

— Да, примерно так. Или даже точно так. А тогда я спросил, какой нации люди преобладают среди ренегатов. Он сказал именно в том порядке, в каком я перечисляю: «Славяне, греки, албанцы, итальянцы, каталонцы». Тут-то я про тебя и вспомнил. Ведь, если я правильно понимаю, русские — тоже славяне?

— Тоже-то тоже, только вот…

— Тэд, давай рискнем? Наш великий капитан воюет с ирландскими мятежниками и нам неизвестны его планы. Хотя, если б он собирался за океан — команды бы знали. Может быть, он вовсе решил более не плавать за океан — он же теперь человек богатый, к чему рисковать своей шкурой? Он теперь может нанять наилучшего капитана. Экипажи распущены. Хоукинзы перестали набирать команды. В Англии скучно. А мы люди не семейные, терять нам — кроме как по полведра крови — нечего. А это дело такое занятное, что потом всю жизнь будет что вспомнить!

— Это-то так. Но переходить в ислам — тут я против. Еще это обрезание. Господь, сотворяя человеков, не дал ничего лишнего…

— Во! И я вербовщику ответил точно так же. А он мне: «Легковесное и непродуманное суждение. Ногти-то вы стрижете, волосы подстригаете — и, наконец, бреетесь. А разве все эти действия не есть покушения на данный вам свыше божественный образ?» И я задумался — как бы похлестче ответить, чтобы поставить на место мусульманина, — но никакого достойного возражения не придумал. Я вовсе не хочу сказать, что таких возражений нет вовсе. Мне они в голову не пришли, но я человек в Священном Писании малосведущий.

А хочешь знать, что меня по-настоящему соблазнило в его предложении? Деньги — тьфу, деньги можно и в Проливе добыть, была бы удача. А без удачи их все равно не будет, хоть ты за край света заберись. Меня вот что привлекло. Шлюхи надоели — а найти порядочную женщину мне, с моей конопатой рожей да вдобавок с неделикатным обхождением, так непросто, что времени на это требуется куда больше, чем у меня бывает между рейсами. Да и сам знаешь, куда уходит время моряка на берегу. Иное дело — в море, вдали от берегов, при ровном ветре и отсутствии неприятеля. Тут времени свободного столько, что впору сказки друг другу рассказывать. Вот, а у этих сарацинов поганых с этим делом куда как проще: деньжат добыл — купил себе жену по вкусу, и никому дела нет до того, ей поглянулась ли моя непригожая морда или нет. Купил — и обязана любить. Не понравилась — прогнал и пошел на базар, новую выбрал. Или хоть три сразу. Тебе-то это пока еще все равно, что турецкий язык. Ты у нас молодой, красивый, говоришь складно, бабы от тебя прямо млеют. Не отпирайся, по твоей хозяйке видно, что у вас с нею круглосуточная дружба. Но какому мужику не хочется испробовать многоженство? Если честно, а?