Собрание сочинений в десяти томах. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

последний должен непременно опять взять в аренду его землю.

— Как так? Что же может быть?

— Возьмете вы опять мою землю или нет?

— Ведь она за мною…

— До марта, а далее?

— Кажется, мы уже условились.

— То есть, не совсем, — отвечал пан Яцек, — потому что я… изволишь видеть, не могу уступить за ту же цену…

— Но ведь в прошлом году я сделал прибавку?..

— Этого мало! — воскликнул Ултайский. — Я не могу уступить за прошлогоднюю цену, ей-Богу, не могу…

Алексей пристально взглянул в глаза соседу, понял уловку Ултайского, предполагавшего, что Дробицкий, не имея пристанища, должен будет непременно взять его землю в аренду, а потому, пользуясь теперешним случаем, пан Яцек дорожился в полной уверенности, что выторгует что-нибудь. Дробицкий пожал плечами и сказал:

— Больше не дам ни гроша!

— Не дадите?

— Не могу…

— Но вы приобретаете большие выгоды…

— Потому что тружусь, — хладнокровно отвечал Алексей, — иначе для чего бы я стал покупать землю… Вероятно, вы знаете, — прибавил Дробицкий, — что мы с маменькой разделяемся. Правда, я предполагал жить на вашем участке, но если не возьму его, то найду другой и как-нибудь устроюсь…

Ултайский покраснел, потому что был еще не совсем бессовестный человек.

— Я не знал этого, ей-Богу, не знал… — сказал он, — может быть, вы думаете, что я с намерением возвысил цену.

— Я ничего не думаю, — возразил Алексей, — но прошу вас серьезно обсудить это дело, потому что не прибавлю вам ни одной копейки и буду искать себе аренды в другом месте.

— Ну, ну! — произнес пан Яцек, улыбаясь и обнимая Алексея. — Как-нибудь уладим дело… согласимся… потом.

Шум в первой комнате вызвал их туда, послышалось восклицание Дробицкой: "Это что такое опять?" и вместе шепот гостей. Очевидно, произошло что-нибудь необыкновенное. На пороге Алексей встретился с Палашкой, державшей в руках письмо.

— Откуда? — спросил он.

— Да из Карлина! — отвечала мать. — Теперь все будет из Карлина, — прибавила она тише.

Алексей вздрогнул и смешался.

— Человек ждет ответа, — прошептала Палашка.

— Мы, кажется, мешаем вам, — отозвался пан Мамерт, уже шестой раз взявшись за фуражку. — Мое вам почтение. А что касается моего дела, то поговорю о нем завтра…

Таким образом, один за другим, все гости счастливо выбрались из дома Дробицких, но они шли в задумчивости, сильно заинтересованные новым письмом, останавливаясь и делая тысячи разных предположений.

Алексей дрожащей рукой распечатал письмо. Оно было от Юлиана и заключало в себе следующее:

"Карлин. 29 июля 18…

Не успел ты от нас уехать, как я снова преследую тебя письмом своим. Ты угадал, что не будешь иметь от меня покоя, и не даром так долго избегал Карлина. Друг, милый друг! Прошу у тебя совета, помощи, даже, может быть, больше, нежели того и другой вместе, но я знаю, кого прошу… Не для развлечения и забавы, не вследствие потребности сердца, но по другим важнейшим причинам, прошу тебя приехать к нам. Не могу подробно всего изложить в письме, но умоляю — не откажи мне и приезжай не позже, как завтра поутру. Президент и Анна просят тебя вместе со мною. Твой Юлиан".

— Ну что? — спросила Дробицкая, глядя на сына. — Опять зовут в этот Карлин?

— Милая маменька, прочитайте сами и уверьтесь, возможно ли отказать?..

— Не надо! Коль скоро ты переступишь их порог, то уже весь принадлежишь им и погиб для нас. Я хорошо знала это.

Матушка отерла слезы, скатившиеся на загорелые щеки, и прибавила:

— Дай Бог, чтобы там встретило тебя счастье, дай Бог!.. Но если когда-нибудь, огорченный и убитый, воротишься ты под родную кровлю, то не обвиняй меня, милый Алексей. Помнишь, несколько лет мы постоянно вспоминали о Карлине: ты говорил, что там живет твой товарищ и друг, я уговаривала тебя не возобновлять с ним знакомства, ничто не помогло… Да будет же воля Божия!.. Напрасно я стала бы бранить тебя, милый сын!.. Перестанем даже говорить об этом… Делай, как хочешь… ведь я уже сказала, что ты свободен.

Алексей почтительно поцеловал руку матери, которая быстро пошла в свою комнату, и начал писать ответ, что приедет завтра поутру.

Оставшись один в своей тихой комнате, Алексей с предчувствием какой-то печали бросился на диван и погрузился в тяжкие размышления. Все окружавшее живо напомнило ему его душевное состояние несколько дней тому назад. Алексей испугался, сравнив его с теперешним… он стал другим человеком — такое огромное влияние произвело на него трехдневное пребывание в Карлине и один взгляд на Анну! Молодой человек воображал, что не может жить без нее, и желал, по крайней мере, глядеть на нее, слышать ее голос и мысленно благоговеть перед нею. Борьба с этим чувством была невозможна. Это чувство не требовало многого, не мечтало о счастье, не надеялось достигнуть чего-нибудь, но жило само собою и уже глубоко укоренилось в сердце Алексея. Потеря спокойствия, перемена положения, сожаление о матери в сравнении с этим новым чувством были предметами второстепенными. Алексей предчувствовал страдания, но не боялся их, даже почти желал страдать и жертвовать собою для Карлинских. Чем долее молчало сердце в этом человеке, тем сильнее требовало оно теперь прав своих… В нем не зарождалось даже желание преодолеть себя, разуверить, удалиться в уединение и искать лекарства в занятиях, грозная будущность представлялась ему уже необходимостью судьбы, а любовь — предназначением, злополучием, но вместе и единственной путеводной звездой жизни.

* * *

В Карлине, между тем, происходили такого рода сцены. Туда приехал президент и, очевидно, чем-то расстроенный, но притворной веселостью он постарался обмануть Полю и Юлиана и прошел в комнату Анны, где, поцеловав племянницу в лоб, сказал тихим голосом:

— Ты мужественная девушка, с тобой можно говорить обо всем и требовать твоего совета. Мне хочется откровенно поговорить с тобою о вашем положении.

Анна без страха, с улыбкой подняла на дядю глаза и отвечала:

— Извольте говорить, милый дядюшка, если нужно. Вы хорошо понимаете меня и знаете, что я ничего не боюсь, кроме того только, что может повредить нашей чести.

— Благодаря Бога, еще ничего нет такого страшного, — сказал президент, — но мы обязаны заблаговременно принять меры, чтобы потом неизбежное бедствие не постигло вас. Напрасно утверждают некоторые, что не богатство служит основанием всего: оно дает значение, положение в обществе… спокойствие, счастье.

— Дядюшка… — начала было Анна.

— Дослушай и не прерывай меня… Не спорю, что, по твоим понятиям, богатство составляет вещь второстепенную, но я, ваш опекун, ваш эконом, ваш отец, теперь ничего более не могу делать, как только заботиться о вашем благосостоянии, остальное