Лето злых духов Убумэ - Нацухико Кёгоку

Это… был выпад против госпожи Куондзи?

– Однако… – Кёгокудо вновь повернулся к пожилой женщине; она по-прежнему сидела, уставившись застывшим пристальным взглядом в пустоту, – если ошибиться в формуле, то совершенно невозможно получить правильный ответ. Если вы хотите получить из одного три, нужно прибавить два, или умножить на три, или прибавить пять и разделить на два. Как и сказал уважаемый господин доктор, один плюс один всегда равняется двум.

– Я применила формулу неправильно?.. – проговорила она сдавленным голосом.

– Можно сказать, это была ошибка в выборе цели, которая привела к ужасным последствиям. Как бы то ни было, Макио-си, на которого было направлено проклятие, больше нет в этом мире. Призванный вами сики-гами вернулся, – Кёгокудо мягко повернулся, чтобы посмотреть на Рёко, – и причиняет барышне много горя.

Я практически видел, как жизненная сила капля за каплей вытекает из тела хозяйки дома.

– В течение многих сотен лет каждое следующее поколение этого рода постигало проклятие, но на самом деле это делали вы сами… госпоже следовало бы раньше об этом догадаться.

Никто не произносил ни слова. В этой комнате больше не было никого, у кого бы оставались силы препятствовать словам или действиям Кёгокудо.

– Что ж, в общих чертах вступление завершено. Сэкигути-кун, давай поскорее покончим с этим.

Кёгокудо сделал мне знак подойти к нему. Мельком оглянувшись, я увидел Ацуко Тюдзэндзи, напряженно застывшую у входа в комнату.

Рёко собиралась открыть дверь в библиотеку, но Кёгокудо остановил ее предупреждающим жестом:

– Все в порядке, – сказал он. Затем указал мне открыть дверь и зайти внутрь.

Я неловко обхватил пальцами круглую дверную ручку. Тихим, едва слышным голосом мой друг проговорил:

– Не раскаивайся после.

Дверь была открыта. Притом на этот раз – моей рукой.

«Этот характерный специфический запах дезинфицирующего средства, этот странный холод…»

Передо мной возвышалась подавляюще огромная стена из книг.

Все было точно так же, как позавчера. Только… справа от кровати Кёко стояли на идеально равных расстояниях друг от друга пять складных стульев и вдобавок – три передвижные одностворчатые ширмы из тех, которые часто можно увидеть в больницах, – из легких алюминиевых трубок, на которых были закреплены белые полотна. Эти ширмы, расставленные вокруг кровати, должны были скрывать отвратительно изуродованную нижнюю половину тела Кёко. По-видимому, это Рёко позаботилась о том, чтобы спрятать от посторонних глаз плачевное состояние своей младшей сестры.

Когда Кёгокудо увидел все это, на его лице появилось выражение угрюмого отвращения. Краем глаза взглянув на меня, он тяжело вздохнул. Затем, словно примирившись с тем, что должно было произойти дальше, слегка покачал головой и, больше уже не глядя на меня, некоторое время назад впавшего в афазию, быстрым шагом подошел к изголовью кровати Кёко.

Я проследил взглядом за Кёгокудо. Мой взгляд остановился на лице Кёко, видневшемся через щель между ширмами. Изможденное лицо. Да. Она была той девочкой в тот день. У меня вновь появилось ощущение, что в голове моей начинает клубиться белый туман. Однако предчувствие, что туман этот вот-вот заполнит все мое сознание, не пересекло опасной черты. Моя память не помутилась – лишь перед глазами возникла легкая нервная рябь, похожая на краткий приступ головокружения.

Мужчина в черных одеждах, стоя совсем близко к изголовью кровати, наклонился к осунувшемуся лицу женщины.

– Вы – госпожа Кёко Куондзи, верно? – произнес он шепотом. – Рад с вами познакомиться. Меня зовут Акихико Тюдзэндзи. Я был… школьным другом Макио-сана.

Кёко, судя по всему, не очень хорошо понимая, что происходит, рассеянно произнесла:

– Ах, что же делать… Мужа сейчас нет дома. Благодарю вас за то, что взяли на себя труд прийти, однако, как видите, я нахожусь в положении и не могу выполнять обязанности хозяйки.

– Пожалуйста, не беспокойтесь об этом. Вы можете оставаться в постели, ничего больше не нужно. Кстати, госпожа, позвольте мне задать вам один вопрос. Судя по всему, младенец в вашей утробе уже довольно велик, но не бывало ли такого, чтобы он разговаривал с вами из вашего живота?

Кёко в ответ засмеялась с искренней радостью:

– Ах, к сожалению, подобного еще ни разу не случалось.

– А-а… И также никогда не случалось, чтобы он отдавал вам какие-либо приказы?

– Да разве же младенцы делают подобные вещи?

– Такие случаи известны. Однако если этого не происходило, то я рад. Так, значит, ваш младенец еще не начал с вами разговаривать, верно?

– Я ничего подобного не припоминаю. Но ведь этот ребенок пока еще даже не родился, так что ничего не поделаешь. – И Кёко снова засмеялась.

– Кстати, госпожа, вы все еще любите вашего мужа – Макио-сана?

– Конечно. Он – отец этого ребенка.

Оттуда, где я стоял, мне не было видно, но, вне всяких сомнений, говоря это, Кёко гладила ладонью свой чудовищный живот. Ее взгляд был отсутствующим, как будто она уже смотрела на вещи, не принадлежавшие этому миру.

– Ваши слова меня успокоили. Что ни говори, Макио-сан обожает вас уже в течение двенадцати лет. Во всяком случае, вы были единственной, кому он написал любовное письмо.

– Этого…

«Этого нельзя было говорить!»

Реакция Кёко на слова о любовном письме была столь же болезненной, как и в тот раз, когда о нем упомянул я.

– Я не знаю ничего ни о каком любовном письме! Вы, вы тоже…

– Вот оно как… К сожалению, это потому, что оно так никогда и не было вам доставлено.

– Что? – Глаза Кёко расширились. Затем, словно разбившись о мгновенный ответ Кёгокудо, разгоравшийся в них дикий блеск быстро угас.

– Не было доставлено… так вы сказали?

– Именно. Поэтому то, что вы о нем не знаете, естественно. Но то, что он его написал, – это правда. Тем, кто посоветовал ему это сделать, был я.

«Это ложь! Я сам его доставил. Разве не ты забрала его у меня из рук?!»

Я кричал это в своей голове, но почему-то не мог произнести ни слова. Все, что я смог из себя выдавить, – это лишь слабый стон, впустую растворившийся в тишине комнаты.

Лицо Кёко скривилось, совсем как у маленькой девочки, и по ее щекам крупными каплями покатились слезы.

– Так, значит… так, значит, этот человек действительно написал мне любовное письмо…

– Разумеется. Макио-сан был человеком, который всей душой посвящал себя единственной цели. Про таких людей говорят «человек единственного пути». Он не смотрел ни на одну женщину, кроме вас.

– Этот человек… этот человек и моя старшая сестра…