Эльфы, топор и все остальное - Евгений Шепельский

Я оглянулся. Огонь уже метался под потолком. Бутылки, на которые попала зеленая дрянь, взрывались одна за другой. Самантий стоял посреди зала, вскинув к небесам кулаки, и орал. Лицо его было посечено осколками, одежда тлела, а в руке матово сверкала большая сковородка. Я вспомнил, что у Самантия имеются еще прекрасные и очень вместительные винные погреба и выругался.

— Крессинда!

Она снова поняла без слов. Только в этот раз мы вдвоем, поднапрягшись, просто подняли стол и под его прикрытием выручили несчастного трактирщика.

Мы успели. Мы вынесли вещи, запрягли свежих коней и драпанули из заведения Самантия Великолепного прежде, чем огонь подобрался к «Самым полным винным погребам по эту сторону пролива!», и даже раньше, чем по наши души явился новый отряд кверлингов. Я орал и непотребно ругался, загоняя на место постылый гарем, которым, если вы не забыли, нынче заведовал принц. В свой фургон я загнал Тулвара и Самантия. Бедняга впал в прострацию, и только молчаливые слезы стекали по его оплывшим щекам на тяжелую сковородку, которую он прижимал к груди, как младенца. Слезы, в которых полыхали отсветы пожара… Со мной же были Виджи, Крессинда и… тело Олника, который так и не выпустил бутылку.

Я стегнул коней, и мы выехали со двора. Колеса загрохотали по брусчатке.

Я погнал к воротам Серебряной Звезды, к которым примыкал гномий квартал. К счастью, на улицах не было стражи. Все или почти все население Семеринды собралось на площади, где внимало молебну ложного Каргрима Тулвара, а вход и тем паче выход из города были беспошлинные.

Мы выбрались из города вполне благополучно, и я не знал, каких богов за это благодарить.

Дорогу к Облачному Храму устилала серебристая лунная пыль… Я вздохнул, и тут… за стенами Семеринды раздался приглушенный взрыв. А потом еще один. И еще… Ох-х… Или ах-х… Смешно надеяться, что маги Талестры посчитают, будто все мы погибли от взрыва винных погребов, но ведь чудеса иногда случаются… Тем не менее я повернул караван к юго-западу. Сначала хотя бы немного запутаю следы.

* * *

Мы сделали изрядный крюк, прежде чем снова выехали на дорогу, усыпанную искрящейся лунной пылью. Прошло, наверное, больше трех часов. Виджи была рядом, мы правили фургоном совместно, нам было не до разговоров.

Тут-то за пологом фургона прозвучало громкое «шпок!». Кто-то вытащил пробку из бутылки с вином. Приглушенно ахнула Крессинда. Затем донеслось продолжительное бульканье, после которого голос — очень знакомый мне голос, правда, обзаведшийся изрядной хрипотцой — с удивлением сказал:

— Дохлый зяблик… А че случилось-то, а?

Вот и представьте: за одну ночь я потерял и вновь обрел друга, а Крессинда — своего бесценного жениха.

Да только радость наша оказалась недолгой. Гномша, конечно, была умна и позволила Олнику побулькать в свое удовольствие, затем — я внимал, полуобернувшись к пологу — заключила моего товарища в объятия.

Последовал шум борьбы и звучное «Шмяк!», с каким кулак обычно прикладывается к чьему-то лицу.

Олник завопил:

— Фатик? Где ты? Кто все эти люди? Уйди, гномша, и не смей меня обнимать, а то снова вмажу! Мама дорогая, папочка родной, что тут происходит? Меня похитили? Лишили штанов? Граби-и-ители! Откуда на мне эти оранжевые… Меня что, везут в рабство? Фа-ати-и-и-ик!!!

Полог вздулся — это Олник ударил в него головой. Миг — и он вывалился мне на руки (Виджи благоразумно отодвинулась в сторону).

— Тормози, Виджи! Олник! Эй! Я здесь!

Фургон качнулся — это моя четвертушка натянула поводья.

Олник перестал вырываться и уставился на меня, испуганно моргая. Удерживая гнома на руках, как дитя (весом дитятко было со взрослого человеческого мужчину, ибо гномы куда плотней, к тому же у них тяжелее кости), я подставил его физиономию взгляду луны. Пламя начисто слизнуло растительность с его лица и буйной головушки. Ни ресниц, ни бровей, ни, черт подери, бороды! Лицо моего приятеля напоминало блинчик, не очень-то хорошо пропеченный.

— Фатик здесь, никто тебя не тронет!

— Эркешш… дларма… О-о-й…

— Никто тебя не похищал… Едрическая сила… Ты нормально меня видишь?

Он заморгал и обдал меня запахом вина.

— А… ага!

Значит, с глазами все в порядке, или почти в порядке. Видимо, гном зажмурился раньше, чем его голову объяло пламя.

— А чего… ночь? Куда мы едем, Фатик?

В фургоне что-то залопотал Самантий, ему ответил визгливый голос Тулвара.

Взметнулся полог, наружу высунулась Крессинда. Одну руку она прижимала к лицу.

Олник начал извиваться в моих объятьях, как угорь.

— А-а-а-а, убери от меня эту мордуленцию, Фатик!!! Она хотела меня задуши-и-ить!

Он вывернулся из моих рук, оставив на память оранжевые панталоны, и рухнул в искрящуюся лунной пылью дорогу.

— Олник! — взвыла гномша.

Ее зычный глас произвел чарующее действие.

Олник вскочил, бросил испуганный взгляд через плечо, заорал и припустил к ближайшей роще. Там он и пропал, издавая нечленораздельные вопли, и я больше никогда его не видел.

Ладно, вру. Мы остановили караван и отправились на поиски. Битый час мы рыскали в диких зарослях, выкликая имя паршивца. Думаете, он отозвался? Да вы оптимисты, честное слово!

Крессинда звала Олника и ревела. Звала — и ревела, утирая слезы тяжелым кулаком. Чувство собственной значимости, впитанное с молоком матери — такой же Жрицы Рассудка, начисто покинуло ее. Она не понимала, что случилось с ее любимым и за какие такие грехи он стукнул ее в глаз.

Наконец я велел ей умолкнуть. Я велел умолкнуть всем. Умолкнуть — и слушать. Поверх занудного стрекота цикад и шелеста листьев мы различили храп. Знакомый мне храп с посвистом. Олник дрых в неглубокой ложбине, свернувшись калачиком среди сухих листьев, ни дать ни взять — младенец-переросток. Мы отнесли его к фургонам. Затем я велел завести фургоны в ту самую придорожную рощу, составив их полукругом, замел следы колес и велел раскладывать костры.

Привал. Фатик снова разгребает ворох проблем. Надеюсь, это последний ворох перед Оракулом.

Олник пробудился через час — ровно к тому моменту был готов ужин. Я поговорил с ним, уберегая гнома от Крессинды. Поговорил и схватился за голову.

От взрыва, и я не думаю, что была какая-то иная причина, Олник начисто забыл все, что случилось с нами после того, как мы повстречали в нашей конторе эльфийку с милым утиным носом.

* * *

— Мы настоятельно требуем положить нам еще порцию этой отвратительной каши!

— Встань, и положи себе сам.

— Мы… вы все жалкие, нич… Мы требуем!!!