Киммерийский закат - Богдан Сушинский

«…Однако поредевшая было, с уходом части людей к Дому Советов, толпа снова растет. На Тверской из окон Моссовета разбрасывают в собравшуюся у здания толпу размноженное на ксероксе сегодняшнее обращение и Указ Президента РСФСР».

Старый Чекист устало налег на подлокотник и, сняв очки, помассажировал переносицу. Елагин — вот кто не станет задерживаться сейчас на пригородных холмах столицы, а сразу же ринется на Кремль! Причем ринется он туда с твердым намерением даже близко не подпустить к этой имперской святыни тебя, Корягин, и твоих гэкачепистов. А вот, кстати, и первый залп, — взял он в руки официальное, на бланке Комитета госбезопасности «Обращение Президента России к солдатам и офицерам Вооруженных сил, КГБ СССР, МВД СССР». И тут подсуетился, мерзавец! Вернее, подсуетилось окружение. Вот именно… «Окружение Елагина» — тут же пометил в своем «ежедневнике».

«Военнослужащие! Соотечественники! Предпринята попытка государственного переворота. Отстранен от должности Президент СССР, являющийся Верховным главнокомандующим Вооруженных сил СССР. Вице-президент СССР, премьер-министр, председатель КГБ СССР, министры обороны и внутренних дел СССР вошли в антиконституционный орган, совершив тем самым государственную измену — тягчайшее государственное преступление. Страна оказалась под угрозой террора…»

Дальше читать Старый Чекист не стал, и так все было ясно. Президента России лучше было бы иметь в союзниках. Однако кагэбист прекрасно понимал: если бы Елагин оказался в гэкачепе, ему, Корягину, в этом органе была бы отведена третьерядная роль. Так, а что там творится в республиканских вотчинах наших регионалов?

«Алма-Ата. Президент Казахстана выступил по местному телевидению с заявлением. В нем, в частности, говорится, что казахское руководство не собирается вводить в республике чрезвычайного положения. Вся полнота власти, в соответствии с принятой Декларацией о государственном суверенитете Казахстана и Конституцией Казахской ССР, принадлежит местным органам власти.

Кузгумбаев подтвердил приверженность политике укрепления суверенитета республики, принципам демократии и единства Союза… Казахский лидер призвал личный состав частей Советской армии, КГБ и МВД, дислоцированных в Казахстане, соблюдать верность конституционным нормам, уважать права личности и местные органы власти».

«Это он что, после визита в Алма-Ату Президента России так оборзел? — задался вполне естественным в этой ситуации вопросом Корягин. — Не слишком ли поторопился? Впрочем, симптом очень тревожный». Он помнил, что в последнее время авторитет Кузгумбаева в республике очень возрос, поскольку тому удавалось лихо балансировать между националистами и «целинниками», как неофициально именовали теперь почти всех русскоязычных; между химерией коварного, завуалированного слащавыми речами среднеазиатского сепаратизма и такой же химерией «обновленного Союза».

Бегло пройдясь по столь же тревожным сообщениям из Татарстана и Кавказа, шеф госбезопасности обессиленно ударил кулаком по столу. «Первое, что мы сделали бы, — решительно установил для себя Корягин, — так это раз и навсегда покончили бы с этим их “парадом суверенитетов”. Казахстан — суверенное государство! С ума сойти можно!» Однако, едва пережевав эту мыслишку, он вдруг открыл для себя, что произносит ее в каком-то неопределенном времени — «сделали бы», «покончили бы»…

Последней информацией, за которую зацепился его помутневший под запотневшими стеклами взгляд, стало сообщение из Нижнего Новгорода: «Попытку создать в масштабах области чрезвычайную комиссию из высших чинов, — («чинов»! — резануло Старого Чекиста. — Совсем обнаглели!») — КГБ, УВД и армии предпринял председатель Нижегородского областного совета. Однако его усилия были блокированы радикально настроенными депутатами областного и городского советов. На площади Минина и Пожарского состоялся митинг жителей Нижнего Новгорода, на котором были зачитаны последние указы Президента РСФСР и его “Обращение к гражданам России”. Утром 21 августа намечено созвать чрезвычайную сессию Нижегородского городского совета, в ходе которой большинство депутатов, скорее всего, решительно выскажутся против действий ГКЧП».

Поднявшись из-за стола, Курбанов грузно прошелся комнатой. Еще недавно он восхищался этой своей резиденцией, но теперь она показалась ему малой, тесной и непрезентабельной.

— Совсем забыл, — вдруг спохватился он, обращаясь к Рамалу. — Позвони-ка Бурову, доложи, что посылка из тайника изъята…

— Бурову должен звонить Крым-баши. Генерал не должен чувствовать, что для Рамала он уже не хозяин. Хозяину Рамал не может делать первый звонок, в котором будет сообщено, что операция «Киммерийский рассвет» начата. Об этом должен сообщить сам Крым-баши. До Хозяина нужно подниматься по ступеням. На первой ступени — вы, Рамал — на второй. К тому же этот звонок окажется важным для вас.

— Даже так? Любопытно.

Рамал подошел к телефонному аппарату, набрал номер генерала и передал трубку Курбанову.

— Слушаю, — донесся до Виктора усталый голос Хозяина.

— Курбанов говорит. Посылка получена.

— Это мой взнос, Курбанов.

— Долг платежом…

— Это не долг, — прервал его Буров. — Это взнос. — Курбанова осенило, что разницу ему еще только надлежит понять и уловить, очевидно, не без помощи всезнающего Рамала. — Это выше чем в долг, — прекрасно понял смысл его заминки-молчания генерал.

— Учту, товарищ полк… простите, товарищ генерал. Кстати, еще раз поздравляю с присвоением звания.

— Я мечтал о нем, — дрогнувшим голосом проговорил Буров, очевидно, забыв об «уроках Рамала». — Для меня это важно. Тем более что звание это присвоено под январский уход в отставку… Не хотел, чтобы меня вышвырнули из армии, как некоторых. Не мог так. В новом году предстоит командировка за рубеж. В качестве советника. Кстати, очень скоро тебе тоже сообщат о повышении в чине, под запас. Так что за тобой «поляна», господин полковник.

— Простите, подполковник. Я ведь всего лишь майор.

— В том-то и дело, что это будет внеочередное звание, полковник, внеочередное. Учитывая все прошлые заслуги. Спасибо, Истомин подключился к этому вопросу.

— Тогда будем считать это еще одним взносом.

— А вот это уже не взнос. Это в долг. И не мной одним дано. — Курбанов улыбнулся и покачал головой. Еще один урок. День великих, незабвенных уроков. — Свой взнос ты начнешь делать через полтора года. Счета тебе будут названы.

«Значит, на раскрутку мне дают полтора года. Не щедро. Но и на том спасибо».

— И еще. Твой «Лазурный берег» все еще пребывает в ведении Москвы, а не Киева или Симферополя. И «добро» на назначение тебя директором сего заведения уже дано.

— Меня?! — опешил Курбанов, и тут же метнул взгляд на прячущего коварную ухмылку Рамала. Ведь знал же, подлец, а молчал. — Меня — директором?!

— На два года вся эта «лазурь» отдается тебе на откуп. С видами на приватизацию. Но… Там дама. Ты знаешь, чья она профсоюзная ставленница?