Овидий в изгнании - Роман Львович Шмараков

еще остались пироги, но сантехник осерчал: «У меня ноги промокли! — кричал он. — Что за человек! Другие бы торопились! Твое счастье за столом тебя ждет, есть не начинает! Сейчас, говорит, Ясновидушку только дождемся!»

Хотя это не лучший способ, чтобы в голове все улеглось, но Ясновид ею потряс. «Василий, дорогой, повтори, — произнес он трепетным голосом, — ты видел мою Прелесту?»

— Видел? — кричал Василий, блеща глазами. — Лангустов ел с ней! Свежую почту крючком выковыривал! Серебряным!

Ясновид пропустил мимо ушей его гастрономическую гордость. «Я же уверен был, что она…» — бормотал он. «А она была уверена, что ты! Ныряй!»

Ясновид колебался.

— Ты на себя посмотри! — кричал сантехник. — Нет человека, более чуждого скобяной торговле! Не строй иллюзий, кофеварки тебя отторгнут!

Ясновид оглядел себя и громко подавился. На нем был черный дублет, жесткий кружевной воротник и бархатный плащ, обшитый жемчугом, а сломанный клинок на тяжелой рукояти заменил авоську в правой руке. Люди, бродившие по салону, отпрянули. Здесь все для него было кончено, он подпрыгнул и кинулся в синие струи. Тот, кто впоследствии купил-таки этот водопад, в одиночку или оптом, при большей внимательности мог бы заметить сладкую мечтательность в русалочьих глазах, как если бы она сожалела о чем-то невозвратно скользнувшем мимо нее с фазаньим пером на берете.

В качестве автора этой главы обладающий не только правом на каламбуры, но и другими сверхчеловеческими способностями, Средний сантехник с выражением плохо удерживаемого торжества вошел в столовую, где его друзья размышляли над письмом. Они подняли глаза.

— Надеюсь, у вас остались пироги, — начал он, — поскольку человек, которого я осмелился ввести в наше общество, явился сюда лишь под тем условием, что пироги будут. Я оторвал его от батона нарезного, и мне кажется чрезмерной жестокостью лишать его сегодня удовольствий от еды вообще.

— Вот тут штуки три, — сказал единорог, обеими руками снимая их со своего рога на тарелку.

— Прекрасно, — отозвался сантехник. — Заходи, — адресовался он к двери.

Вошел Ясновид.

Владычица морская — как всем показалось, медленно, очень медленно — поднялась из-за стола. Удивительное безмолвие затопило столовую. Взоры их лились и руки тянулись друг к другу. «Неужели», — выдохнули они.

— Джентльмены, — негромко обратился сантехник к товарищам, — я предложил бы выйти, как из соображений скромности, так и потому, что иначе я не найду в себе способностей описать увиденное. Не знаю, как это удавалось прежнему автору.

Они вышли.

Когда же невыразимая радость превратилась в спокойное одушевление, все снова сошлись за прерванным обедом, которому теперь суждено было зваться в учебниках Обедом Четырех, к Которому Присоединился Пятый, и вернулись к недочитанному письму. Владычица морская взялась изложить то, что было им известно, и то, о чем они могли догадаться.

— Речь, как видим, идет о столе, — сказала она. — Известном обеим сторонам, а то и еще кому-нибудь. The table. Зная цель путешествия Репарата, можно предположить, что он сообщает: «Я нашел стол». Mensam inveni. А дальше указывается, где именно.

— Это сложно будет восстановить, — сказал Ясновид.

— А мы попробуем, — ласково откликнулась она. — Недалеко от. Недалеко от чего-то, и там есть еще что-то глубокое в женском роде.

— Может быть, просто недалеко от чего-то глубокого? — спросил сантехник.

— Нет, — покачала она головой. — Иначе было бы profundissima. Надо вспомнить из местной географии что-то глубокое недалеко от чего-то известного.

— Это же не составит сложностей? — спросил Генподрядчик.

— Эдгар, будь любезен, подай атлас, — обратилась она к барракуде, а все следили за ее раздумьями.

— Координаты бы, — вздохнул Генподрядчик.

— Приходится довольствоваться тем, что есть, — заметил сантехник, незаметно препроводивший своего лангуста, похожего на пораженный гранатой почтовый ящик, под стол Трафальгарскому Триумфу, чья благодарность тотчас выразилась протяжным урчаньем. — Что-то глубокое тоже не на каждом шагу валяется. А в женском роде так и вовсе.

— Я вижу три подходящих случая, — наконец вымолвила она, подняв глаза от карты. — Во-первых, недалеко от развалин Атлантиды, где есть глубокая расселина, известная как Панцирная Сетка.

— Ну, так вперед, — сказал Ясновид, поднимаясь из-за стола.

— Ешь пока, — сказала она. — Есть сомнения. Там места оживленные, ярмарочный тракт. Был бы Стол там, давно бы уже нашли. К тому же Репарат скорее написал бы hiatus profundissimi.

— Какие еще варианты? — спросил Генподрядчик.

— Во-вторых, — продолжила она, — в противоположном направлении от тех же развалин стоит затонувшая гидрографическая библиотека. До пятнадцати тысяч томов, никак не доберемся инвентаризировать.

— Военное время, — заметил Эдгар. — Все руки заняты.

— Тот, кто ради необходимого жертвует излишним, — надменно сказала барабулька, — рискует остаться без необходимого.

— Элли, мы уже дебатировали этот вопрос, — холодно заметила владычица, и барабулька смолкла.

— А что здесь глубочайшего? — спросил сантехник.

— Это стиль океанских исследователей, — пожала плечами владычица. — Надо к нему привыкнуть. Репарат вполне мог написать: «недалеко от столицы, там, где находится хранилище глубочайшей учености».

— Gazofilacia eruditionis profundissimae, — сказал Эдгар. — Вполне в его стиле. Я читал его бортовой журнал, в «Ривиста деи баратри» за прошлый год. Вы читали? — любезно адресовался он к одернутой барабульке.

— И чем плоха эта версия? — спросил Ясновид.

— Да в общем-то, ничем, — отвечала владычица. — Выглядит вполне правдоподобной.

— Чего же медлим? — спросил он. — Я поел уже, спасибо, все было очень вкусно, можем собираться.

— Погоди. Есть еще в-третьих.

— Хотелось бы ознакомиться, — сказал сантехник. — Прежде чем делать окончательные решения.

— Близ затонувшего галиона «Сан Эстебан», — начала она, — широко известного в молодежных кругах как место готического досуга…

— День рыбака там празднуют, — не утерпела барабулька Элли.

— …есть такое легендарное место пищевкусового туризма, как Женско-виноградная посадка Мухлемуза.

— Чего-чего посадка? — спросили обедающие.

— Это была такая влиятельная организация, — сказала она. — На заре гендерных движений. Аббревиатура от «Муж Хлестал Меня Узорчатым». Боролись, чтоб не хлестал.

— И как? — спросили все. — Не хлещет?

— Ну, конечно, легче стало с этим, — сказала она. — Хотя сразу сказался дефицит методов.

— Вот не надо разбрасываться тем, что успело себя зарекомендовать, — хмуро сказал единорог.

— Производились акции, — рассказывала владычица. — Мелом рисовали на асфальте. Много всего предпринималось. И, в частности, открыли эту посадку. В торжественной, но теплой обстановке.

— Я говорил речь, — с самодовольством вспомнил Эдгар. — «Без Вакха скучает Венера».

— За ней следили некоторое время, как за символом, — продолжила владычица. — Разбили даже из нее лабиринт. После продолжительных блужданий, как систематических, так и нет, он неизменно выводил к храму Равноправия.

— Эгалите, — сказал Эдгар. — Из моржового клыка строили. Для одной колокольни сто моржей обездолили, исключительно яркая архитектура.

— Потом посадка разрослась, и лабиринт стал местами непроходимым.

— Просто лесок, — уточнил Эдгар.

— Те, кто туда ездит, впадают в глубочайшее опьянение…

— Ebrietati profundissimae subditi, — с готовностью подсказал Эдгар.

Единорог, слушавший с