Дюма - Максим Чертанов

Дело разворачивалось с сумасшедшей быстротой, и 8 ноября 1853 года, когда Дюма окончательно переехал в Париж (дав в Брюсселе прощальный ужин изгнанникам), министерство внутренних дел выдало разрешение на ежедневную газету «Мушкетер». В башне, прилегающей к шикарному ресторану «Золотой дом» на улице Лаффит, Дюма снял помещение под редакцию, на верхнем этаже — квартиру для себя. Начальный капитал — 3000 франков. Плата за офис — 1200 франков в год. Тираж 10 тысяч экземпляров, подписная цена в год 36 франков для Парижа, 40 — для провинции. Чтобы покрыть расходы, достаточно 30–40 подписчиков, остальное пойдет на зарплату и гонорары авторам и себе останется; он уже присмотрел загородный домик в Блуа.

Рекламируя газету, он обещал «защищаться от нападок критиканов», «высказываться обо всем» и «бороться с несправедливостью». Идею не одобряли люди, знающие цену деньгам — Хиршлер, Парфе, но авторы хлынули, и не только молодые, но и маститые: Нерваль, Жюль Сандо, Жозеф Мери, Поль Бокаж, Октав Фейе, Анри Рошфор, даже Дельфина Жирарден обещала иногда писать что-нибудь. Дюма привлек графиню Даш: пишет быстро и бойко. Числился в сотрудниках и сын (но только раз дал статью о скульптурной выставке). Сотрудники редакции: Асселен, Филибер Одебран (оставивший воспоминания о «Мушкетере» — «Золотой дом», 1888), Анри Консьянс, Орельен Шолль, бизнес-менеджер — Пьер Мартине, потом его сменил театровед Урбен Паже. Секретари — Рускони, Вейо и Макс де Гориц, переводчик с немецкого, политэмигрант, которого Дюма привез из Брюсселя. Всем были выплачены громадные авансы. Кассир Мишель, бывший садовник, сокрушался: «Бедный господин Дюма разорится. В этой газете так много редакторов, которые ничего не редактируют…»

Первый номер вышел 20 ноября. Необычное заявление на первой странице: «Газета не принимает рекламных объявлений от театров и книгопродавцев. Она сама платит за билеты и покупает книги». (Это было правдой.) Асселен: «Был успех. Этот небольшой листок продавался вечером во всех газетных киосках на бульварах. „Мушкетер“ был первой успешной ежедневной газетой о литературе и указал путь другим». С деньгами, правда, сразу возникли проблемы — после первого аванса сотрудники перестали получать что-либо. «Но Дюма все делал так прекрасно, он так чудесно улыбался, деля со своими редакторами несколько фунтов, которые заблудились в ящике стола! Мы не могли обвинять его в наших страданиях. Счастливые, мы аплодировали ему… Мы работали с радостью, и труд был не напрасен».

Современный исследователь Сара Момбер занималась «Мушкетером» и пришла к выводу, что газета действительно была оригинальная. Больше половины ее занимала переписка с читателями, это характерно для прессы при Второй империи (раз ни о чем содержательном писать нельзя), но если в других изданиях она была настоящая, то в «Мушкетере» могла быть таким же литературным вымыслом, как и все, что в нем печаталось. Другие газеты выносили переписку на последние страницы — в «Мушкетере» с нее начинали. Уже во втором номере Дюма обещал «дорогому читателю», что «ничего не будет скрыто и все, что нам напишут, мы опубликуем». Писали одному Дюма, и отвечал он сам — это был в чистом виде публичный блог, и, как случается в блогах, комментарии бывали фальшивые — «для затравки». Приводилось письмо какого-нибудь Дюпона: «Я, как честный буржуа, осуждаю» — чтобы Дюма мог остроумно ответить. Потом Дюпон заявлял: «Разумеется, не будучи писателем, я вовсе не хотел обнаружить мое письмо напечатанным в вашей газете. У меня есть отчим, чулочник на Монмартре, который не простит мне, что я запятнал наше честное имя, выставив его напоказ…» Простодушные читатели удивлялись — ну и дурак же этот чулочник — и садились писать «Мушкетеру» именно в расчете на то, что их имена «выставят напоказ». «Как, месье?! — восторгался один из них. — После моей молитвы мое письмо опубликовали! Мое имя и мои слова прочтут в Европе и Америке! Меня узнают во всем мире! Не пройдет и полугода, как обо мне, быть может, будут говорить в Коннектикуте или Абиссинии! О, теперь я не такой, как обычные люди! Я принадлежу к элите!» («Мушкетер», № 93 от 21 февраля 1854 года.) В «Мушкетере» печатались мемуары Дюма, читатели — настоящие или выдуманные — присылали дополнения — «Помнится, когда я встретил вас, месье Дюма, там-то и там-то, вы изволили сказать, что…» — и Дюма благодарил: «Вы принесли нам драгоценный дар…»

Момбер отмечает, что «информационное содержание писем, опубликованных в „Мушкетере“, практически равно нулю в том, что касается новостей, и если мы захотим прочесть переписку газеты с целью узнать, что читатели думали о мире вокруг них, то будем разочарованы». Зато там приводились самые незначительные письма, касающиеся редакционных дел: ругань с арендодателем, жалобы сотрудников на задержку гонораров. То был блог не политический, а частный, этакий кружок «френдов», интересующихся только друг другом. Эти люди были вовлечены в жизнь газеты, а она — в их жизнь: они просили объявить благотворительную подписку или концерт, Дюма транслировал просьбу другим подписчикам, прибавляя: «Дорогой читатель, хорошо бы собрать денег для хорошего парня Дюпона», приводил благодарность Дюпона, а затем — его письмо о том, как изменилась благодаря «дорогим читателям» его жизнь. Все происходило на глазах читателей как бы в реальном времени. В номере от 16 августа 1854 года актер Лаферьер просил организовать спектакль в пользу восьмидесятилетнего канатоходца Саки: «Понедельник, 10.00. Дорогой Дюма, сейчас мы начинаем утренний спектакль, который Вы помогли организовать для бедного Саки… Р. S. 11.30. Победа! Мы собрали 112 франков!»

Печатались романы — читатели могли вмешаться и в них. Некто Купар: «Я проглотил ваших „Могикан“. Коломбен меня очень заинтересовал, и я надеюсь, что он и кармелиты спасутся. Вы их спасете, не правда ли?» (№ 251 от 27 июля 1854 года). Ответ Дюма от 2 августа: «Дорогой Купар, к сожалению, Коломбен умер, но кармелиты спасены. В другой раз я постараюсь удовлетворить Ваши ожидания более полно. С уважением, А. Д.». «Фолловеры» могли вести в «Мушкетере» переписку не только с Дюма, но и между собой: в начале 1854 года в нескольких номерах публиковалась перебранка «дорогих читателей», каждый из которых утверждал, что он — первый подписчик газеты. Поди узнай, было ли это на самом деле. Читатели верили. Но Момбер отмечает, что переписка велась бурно в те периоды, когда Дюма был в Париже, и угасала, когда он уезжал…

На фоне этих писем, возможно выдуманных, помещались реальные письма от известных людей — с похвалами. 20 декабря 1853 года: «Дорогой Дюма, Вы узнали, что я стал Вашим подписчиком, и спрашиваете мое мнение о Вашей газете. Я могу судить лишь о человеческом, но не о сверхчеловеческом. Вы — сверхчеловек! Многие пытались создать вечный двигатель, но Вы создали вечное движение, больше — вечное удивление. До свидания, живите, то есть пишите: я рядом, чтобы Вас читать. Ламартин». «Дорогой мой мальчик, разумеется, после Сервантеса и Шехерезады Вы — лучший рассказчик в мире. Какая непринужденность! какая свобода мысли! И какой же Вы чудный человек! Гейне». «Жизнь без „Мушкетера“ — разве это жизнь? Я прочел Вашу газету. Это словно возвращение Вольтера, утешение для униженной и оскорбленной Франции. Гюго». (Это письмо полностью опубликовано не было — Дюма побоялся цензоров.) «Дорогой друг, я… поражен Вашим неукротимым упрямым талантом, приспосабливающимся к абсурдным требованиям, и Вашим героическим постоянством. Мишле». (Дюма выбросил «абсурдные требования» — Мишле мягко попенял, но не обиделся.)