Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру

не компрометирующую, окутывает это обстоятельство такой таинственностью. Как ей нужен этот ключ! Она же обещает за него крупное вознаграждение. Я занялся этими пятью буквами: М. А. Т. С. Н. Первые три навели меня на имя. «Очевидно, – подумал я, – „МАТ“ означает имя Матильда. Женщину, потерявшую сумочку с ключом, зовут Матильдой». Но с остальными двумя буквами я ничего поделать не смог. Тогда я отбросил газету и занялся другими делами. А когда через четыре дня появились газеты с набранными крупным шрифтом заголовками о покушении на мадемуазель Матильду Стейнджерсон, мне сразу же вспомнились буквы из объявления. Несколько озадаченный, я попросил в редакции тот номер, так как позабыл две последние буквы: С и Н. Увидев их, я не сдержался и воскликнул: «Стейнджерсон!» Я тотчас вскочил в экипаж и поехал в сороковое почтовое отделение. Там я поинтересовался, нет ли у них письма для адресата, скрывающегося под буквами М. А. Т. С. Н. Служащий ответил отрицательно. Когда же я стал настаивать, чтобы он поискал получше, он сказал: «Да вы, сударь, смеетесь надо мной! Действительно, у меня было такое письмо, но три дня назад я отдал его даме, явившейся за ним. Сегодня за этим письмом являетесь вы. А позавчера его требовал с такой же настойчивостью еще какой-то господин. Довольно с меня этих розыгрышей!» Я хотел было расспросить его о тех, кто приходил за письмом, но то ли он вспомнил о профессиональной тайне, видимо решив, что и так сказал слишком много, то ли в самом деле счел, что шутка зашла слишком далеко; как бы там ни было, больше он ничего не сказал.

Рультабийль замолчал. Молчали и мы. Каждый в меру своих сил делал выводы из этой странной истории с письмом до востребования. Теперь всем казалось, что появилась довольно прочная нить, ухватившись за которую можно будет распутать это непонятное дело. Наконец господин Стейнджерсон вымолвил:

– Да, почти наверняка моя дочь потеряла ключ, не сказала мне об этом, чтобы меня не беспокоить, и попросила нашедшего написать ей до востребования. Она, по-видимому, полагала, что если даст наш адрес, то действия нашедшего могут быть таковы, что я узнаю о потере. Все весьма логично и естественно. Тем более что один раз меня уже обокрали.

– Где? Когда? – спросил начальник полиции.

– О, это было много лет назад, в Америке, в Филадельфии. Из моей лаборатории похитили секрет двух изобретений, которые могли бы иметь большой успех. Я не только не узнал, кто был похитителем, но больше не слышал об украденном – явно потому, что с целью расстроить планы грабителя я сам опубликовал эти изобретения и тем самым его обезоружил. Именно после этого я стал подозрителен и надежно скрываюсь от всех во время работы. Все эти решетки на окнах, уединенность самого павильона, шкаф, сделанный по моему заказу, специальный замок и ключ – все это результат моих опасений, продиктованных печальным опытом.

Господин Дакс заявил, что все это весьма любопытно, а господин Рультабийль принялся расспрашивать о сумочке. Выяснилось, что ни господин Стейнджерсон, ни папаша Жак уже несколько дней ее не видели. Через несколько часов нам предстояло узнать от самой мадемуазель Стейнджерсон, что сумочку она действительно потеряла или ее украли, что все было так, как рассказал ее отец, что 23 октября она отправилась в почтовое отделение номер сорок и что там ей выдали письмо, оказавшееся дурной шуткой. Письмо это она тут же сожгла.

Вернемся, однако, к допросу или, точнее, к нашей «беседе». Начальник полиции спросил господина Стейнджерсона, при каких обстоятельствах его дочь отправилась в Париж 20 октября, в день потери сумочки. Тот сказал, что она поехала в столицу вместе с господином Дарзаком, который появился затем в замке лишь на следующий день после преступления. То обстоятельство, что господин Дарзак был вместе с мадемуазель Стейнджерсон в магазине, когда пропала сумочка, не могло пройти незамеченным и обратило на себя наше внимание.

Разговор между следователем, начальником полиции, задержанными, свидетелями и журналистом уже подходил к концу, когда, к великому удовольствию господина де Марке, произошла большая неожиданность. Вошел бригадир жандармерии и объявил, что Фредерик Ларсан просит позволения войти. Позволение было незамедлительно дано. Господин Ларсан вошел и бросил на пол пару грубых, заляпанных грязью башмаков:

– Вот башмаки, в которые был обут убийца! Узнаете, папаша Жак?

Папаша Жак склонился над источавшей зловоние парой обуви и с удивлением признал в ней свои старые башмаки, которые уже в течение некоторого времени лежали на чердаке, в углу, в куче всякого хлама. Старик был так обеспокоен, что даже высморкался, чтобы скрыть свое замешательство. Тогда, показав на платок в руках у папаши Жака, Фредерик Ларсан произнес:

– Этот платок удивительно похож на тот, что найден в Желтой комнате.

– Да, я знаю, – дрожа, пробормотал папаша Жак, – они вроде одинаковые.

– К тому же, – продолжал сыщик, – старый баскский берет, тоже найденный в Желтой комнате, мог бы с успехом украшать голову папаши Жака. Все это, по-моему, доказывает – да успокойтесь же, папаша Жак! – что преступник прибегнул к маскировке. Сделал он это довольно грубо, или так, во всяком случае, нам кажется, поскольку мы уверены, что преступник не папаша Жак, не покидавший мадемуазель Стейнджерсон. Но представьте, что было бы, если бы господин Стейнджерсон не задержался в тот вечер в павильоне дольше обычного, а вернулся бы в замок; дочь его, оставшись одна в лаборатории, была бы убита, а папаша Жак спал бы у себя на чердаке. В таком случае никто не сомневался бы, что он и есть убийца! Спасением своим он обязан лишь тому, что драма произошла в поздний час, когда из-за тишины, царившей в павильоне, убийца решил, что в лаборатории никого нет и настал момент действовать. Человек, который сумел столь незаметно проникнуть сюда и подготовить столько улик против папаши Жака, несомненно, хорошо знал дом и его обитателей. В котором часу он сюда проник? В полдень? Вечером? Не берусь сказать. Человек, так хорошо все здесь знавший, мог проникнуть сюда в любое время.

– Но не мог же он войти, когда в лаборатории находились люди? – вскричал господин де Марке.

– Как знать? Как знать? – отозвался Ларсан. – В лаборатории обедали, прислуга ходила туда-сюда. Между десятью и одиннадцатью проводился химический опыт; господин Стейнджерсон, его дочь и папаша Жак стояли у печи, в этом углу. Кто возьмется утверждать, что преступник – а ему все было хорошо известно! – не воспользовался этим моментом, чтобы проскользнуть в Желтую комнату, предварительно разувшись в туалете?

– Это