Лаврентий Берия. Кровавый прагматик - Леонид Маляров

Доктор Крюгер меня обучал. Ругался за то, что я плохо говорю по-русски. Мы же по спектроскопии ничего не знали, и доктор Крюгер обучал нас. Трое нас было, советских специалистов. Он один – руководитель по спектральному анализу. Нам удалось его завлечь в соцсоревнование. И одним пунктом записали – обучать нас немецкому языку. Раз согласился он, ну, и старался. Учил нас языку.

Они получали зарплату вдвое примерно больше, чем советские. Обеспечивались довольно хорошо. Ну, жилье давали хорошее.

С бомбой непосредственно мы отношения не имели. Мы имели отношения с разделением изотопов урана различными способами. Здесь центрифугированием занимались. Разделительные фильтры изготовляли. И испытывали их. Первый в Советском Союзе масс-спектрометр построен здесь. Сконструирован и построен доктором Шуце.

Первый в Советском Союзе масс-спектрометр до сих пор хранится в Сухумском физико-техническом институте, который был образован в 1950 году на базе институтов «А» и «Г». Также сохранился двухэтажный особняк Густава Герца, построенный по его собственному плану невдалеке от моря. Во время Грузино-абхазской войны дом был разграблен и пустует с выбитыми окнами и облезлыми стенами среди запущенного сада. Но и сейчас не нужно много фантазии, чтобы представить жилище Нобелевского лауреата во всем великолепии среди роскошной субтропической зелени.

Дом, в котором жил физик Густав Герц, близ Сухуми

Клаус Тиссен продолжает свой рассказ:

Советское правительство придавало огромное значение среде, чтобы ведущие ученые, ничем не обремененные, могли оптимально работать. Например, для Штернберга была привезена вся семья, дети и жена. Конечно, на добровольной основе, никто не принуждал.

Что касается военнопленных, это, конечно, другое дело. Но, так или иначе, они тоже прибыли добровольно. Это логично, если физик или химик находится в лагере военнопленных в Сибири, и ему говорят, они могут, если хотят, работать в выдающемся институте и жить лучше. Конечно, они так поступали и прилагали все усилия. Например, живущий на сегодняшний день в Мюнхене разработчик, который работал вместе со Штернбергом над созданием газовых центрифуг урана 235, австриец, прибывший туда как военнопленный, конечно, это было другое, но он тоже отдавал работе все.

В 1946 году в оба института прибыли немецкие военнопленные, которые были учителями, чтобы преподавать немецким детям, неважно, в каком они были возрасте. К нам прибыл очень хороший учитель, его звали Фелькер, он преподавал детям. Я уже был абитуриент, окончивший школу ранее. А мой брат, который меня на 9 лет младше, и дети Арденне, они все у него учились.

Первые годы в обоих институтах были своего рода школы из одного класса, что означало – один учитель на всех учеников с первого до последнего класса, и этого, конечно, не хватало. Позднее, я думаю, где-то в 1948–1949 гг., по прошествии 4–5 лет, все дети ходили в совершенно нормальные советские школы. Моему брату, которому к тому времени, как мы приехали, было 8 или 9 лет, он ходил в школу имени Пушкина в Сухуми, и дети Манфреда фон Арденне ходили в эту школу. И русские, и грузины, и украинцы, какое тогда было население в Сухуми, и мы никогда не замечали никаких националистических противоречий между отдельными национальностями бывшего Советского Союза.

Я полтора года назад был в Сухуми, сейчас называется снова «Сухум», без «и», я разговаривал с учеником, который долгие годы сидел за одной партой с моим братом. Все происходило нормально, их привозили на школьном автобусе, потом забирали. Они могли также ходить домой пешком. Мне неизвестны вообще никакие проблемы, чтобы они были обособлены как фашисты. Как-то мой брат пришел из школы и рассказал, что ему кто-то кричал вслед: «Немец-немец – колбаса, кислая капуста!» Ну и что здесь такого? Он, конечно, смеялся, тот, который кричал, тоже. Они были друзья!

С самого начала мы получали намного лучшее снабжение по сравнению с нормальным советским гражданином во всей стране. Мы получали вдоволь шоколада, могли закупаться на рынке, на базаре, имели чрезвычайно высокие зарплаты. Половину зарплаты мы могли перевести на лицевой счет в Германию, в восточную или западную часть, позднее ГДР и ФРГ, а именно по курсу 1 старый рубль к 2 немецким восточным или 2 западным маркам, или в соответствующее количество австрийских шиллингов. Я не могу говорить о какой-либо «серебряной» клетке, она была всегда «золотой».

Тем более, в конце войны обеспечение в Германии, конечно, было очень плохим. У меня дела обстояли лучше, так как я служил в Дании солдатом. После войны, кто остался в Германии и Берлине, по-настоящему голодали. В настоящее время это едва можно себе представить. Каждый, кто работал на одном из обоих объектов, Синоп или Агудзеры, мог посылать в Германию каждый месяц посылку на 8 кг с продуктами родственникам. Это были ящички, сделанные своими руками в столярной мастерской, очень симпатичные. Я посылал своим школьным друзьям в Западный Берлин довольно-таки часто с моей зарплаты продовольственные пакеты, как их называли, пайки.

И мы до сих пор говорим об этом на встрече с классом. Когда здесь, в Западном Берлине, была плачевная ситуация, я посылал и молоко, и сахар, и мед, и изюм в ящиках. Они должны были их забирать в Восточном Берлине, в Грюнау на одной вилле. Вилла принадлежала КГБ. Сейчас невозможно себе представить, что мы обеспечивали людей, друзей и родственников продуктами питания из Советского Союза. Но так было.

Американская разведка уверена: чтобы проникнуть в тайны советского атомного проекта, необходимо отыскать следы немецких физиков. Они наверняка работают над важнейшими научными задачами. Но как это сделать, если вся страна спрятана за железным занавесом?

Из доклада ЦРУ:

После войны Советский Союз усилил меры безопасности. Традиционные методы сбора разведданных в СССР сегодня неэффективны. Невозможно получать информацию с использованием тайных средств коммуникации, невозможно отправить туристов и путешественников в целевые районы.

Западные спецслужбы вербуют шпионов среди перебежчиков, националистов, врагов советской власти. Самыми хитроумными способами их забрасывают через границу. Но на советской территории деятельность лазутчиков заканчивается удручающе быстро и печально. В СССР тотальный режим секретности. Всех подозрительных немедленно сдавали в органы. Как только советский крестьянин завидел странного человека, имеющего много денег и вещей, которых у советских людей не было, то его немедленно тащили к местному уполномоченному. Самые удачливые шпионы выживали на советской территории дней десять. Далее, как правило, их ждал трибунал и расстрел.

Иностранцев в большую часть населенных пунктов не пускают. Люди при их появлении шарахаются. Их телефоны прослушиваются. Американской разведке приходится пользоваться исключительно открытыми источниками. Но и они дают немало информации. Порой даже секретную лабораторию можно вычислить с помощью телефонного справочника. О закрытых городах атомного проекта узнают, сравнивая реестры населенных пунктов за разные годы. Исчезновение городов из реестра означает, что там началось секретное строительство.