Красный тайфун - Влад Савин

— Уж поверьте, товарищ Лазарев, затраты на обеспечение вашей безопасности для СССР куда менее значимы, чем ущерб, если вас решат убить или похитить.

А ведь так мечтал, что летом будет, как в той жизни, — в отпуск, дача на Карельском, по лесу пройти, грибы собирая, с удочкой посидеть, как с батяней когда-то. Но не светит мне это теперь — в лучшем случае военный санаторий, за высоким забором, где охрана стоит. А про то, чтобы поехать куда-то, мир посмотреть, вообще молчу! Смоленцеву легче, он вон, в Париже побывал!

— И дался вам этот Париж, Михаил Петрович! — отвечает Юрка. — Ну ничего особенного, совсем не столица моды и культуры, а обычный город, по которому война прошлась! Да еще и чужие солдаты в нем себя ведут, как хозяева, — представляете, каково парижанам? Рим мне больше понравился — и итальянцы, народ очень хороший, добрый и свободолюбивый. Так вы же вполне можете как-нибудь в Народную Италию с визитом! Даже римлянки — куда красивее и наряднее каких-то парижанок…

— Мой кабальеро, — оборачивается к нему Лючия, — надеюсь, ты там ни на одну французскую шалаву не смотрел?

А моя Анюта лишь улыбается и руку мне протягивает. Вот как-то привычнее нам, не под руку, а за руку идти, как шестнадцатилетним! Так же, как Юрка свою итальянку незаметно за талию обнимает, под накидкой. И все вместе коляски везем, с подрастающим нашим поколением — вот какими они вырастут, в какой стране будут жить, так хочется увидеть? Мы-то не доживем, ни до 1991 года, ни тем более до 2012-го, откуда сюда попали. И та ветка истории осталась, и дальше идет, или же мы сейчас и ее изменяем, вот ответят ли товарищи ученые на этот вопрос? Хотя — к чертям все! Главное жизненное правило — делать все по чести и по правде, а там пусть бог, если он есть, или судьба, или природа, сами разбираются, что вышло в итоге!

Слышу смешок, где-то в глубине подсознания. Ты что ли снова, мой ночной визитер? Так пшел вон, нету тебя, ты галлюцинация, ясно? Вот будет с делами полегче, так непременно какому-нибудь доверенному врачу покажусь, чтобы тебя изгнал.

А Нарвик, — а что Нарвик? Тут норвеги сами уже палку перегнули. «В вопросе о войне с Россией я готов сотрудничать хоть с самим сатаной» — когда такое не желтая газетенка, а сам король на официальной встрече говорит, это как? А как изощряются и политики, и их пресса, изобретая для нас все новые оскорбления, тут даже британские газеты иногда пишут, что «если бы какая-нибудь страна позволила такие высказывания про нас…», ну что, СССР и впрямь должен воевать с идиотами? Нет, но вот теперь Нарвика им из принципа не видать! Поскольку, глядя на такое, уже и буйные паны (в Лондоне сидящие) зашевелились, тоже чего-то требуют, в духе Коморовского, два года назад захотевшего от нас компенсацию территорией, деньгами и натурой. А что Миколайчик в ООН учудил, прямо с трибуны — за такое в свой адрес сказанное морду бьют, без вариантов! Или в него дух сдохшего Геббельса вселился, — мы «варвары, агрессоры, азиаты, тупые дикари с востока», всегда мечтавшие, вот спали и видели, как истребить всю европейскую цивилизацию, которую многие века охраняла, стоя стеной на восточных рубежах, именно героическая Польша! Витийствовал, призывая все божьи кары на наши головы, заявив даже, что русские это ни более ни менее, как воинство сатаны, наконец почти дорвавшегося до господства над миром — тут не удержался даже Ватикан, заметив взбесившимся панам, что это уже слишком, бросаться такими обвинениями в адрес тех, кто только что победил подлинное войско дьявола, открыто выступившее против Святого Престола. Американцы и англичане пока молчат официально, но в их газетах уже поднимается волна насчет несчастного норвежского населения, страдающего под русским сапогом. Хотя, если судить по докладу (читал я этот секретный документ), в Финнмарке, где много русских, настроение хоть и не просоветское, за СССР и Сталина, но философски-терпимое, «а куда нам деться, придется и тут жить»… а вот в Нарвике действительно местные националисты, при активной поддержке британских спецслужб, воду мутят, нам только «морских братьев», по аналогии с «лесными», там не хватало! И попытки диверсий были — и рыбаков ловили с минами на нашем фарватере, и случаи подрывов были уже! По уму, так выселять там всех надо, как в свое время финнов с Карельского перешейка — зачем в Сибирь, пусть в свою Норвегию на юг мотают, ну кроме уже уличенных во вредительстве, кому светит дорога в приветливый Охотск или Магадан (зачем им кайлом махать, пусть рыбу и там ловят?). Вот только нет пока приказа — неужели товарищ Сталин еще не решил окончательно, наш Нарвик или нет?

— А может, он просто хочет увидеть, когда все враги покажут свою суть? — серьезно спрашивает Лючия. — И тогда всех сразу. Даже не везти далеко, в море утопить, чтоб никто не всплыл? Если они и впрямь говорят, что «против нас, хоть с сатаной», значит, уже душу ему продали? Или готовы продать.

Ну, сказала! Моя Анюта такой была, в самом начале, такая прям комсомолочка в красной косынке, «кто не с нами, тот против нас». Но стала теперь, с нами пообщавшись, более мудрой, гибкой, терпимой. А для Лючии пока все в мире просто — «этот против нас? Убить! А если весь мир против нас — значит, надо ударить первыми!». Не был такой типаж исключительно для нашего семнадцатого года характерен, и в Европе таких хватало. Вот только Анюта в ЛГУ успела два года отучиться — и тебе бы образование не помешало, очень кругозор расширяет, и учит мыслить не в одних черно-белых тонах.

— Отчего же: раньше это «домашним образованием» называли, — сказала Анюта, — уж я стараюсь Люсе передать все, чем сама владею. И — вот не думал ты, мой Адмирал, что там у себя вы слишком уж были терпимы? Не только слова, но и поступки прощали, которые никак нельзя было прощать. Не установили для себя черту, которую переходить нельзя, при любой кажущейся выгоде — просто нельзя, за ней смерть, или даже то, что хуже смерти, как назвать, что у вас стало со страной? Гибкость и ум — лишь в достижении цели. А изменение самой цели — это табу: принципами поступаться нельзя, ни за какие пряники! Надеюсь, что те, кто после нас придут, — именно так себя вести будут!

Солнышко, ты что! Говоришь правильно, но ведь Лючия не посвящена еще по полной! Думает лишь, что мы такие же, как все, только «зеркало в будущее» имеем, то есть ноутбук! И как теперь девочке правду рассказать?

— Она подписку на все давала, такую же как я, — отвечает Анюта, — так ведь, Юр? Впрочем, Люся, это от тебя зависит — коль ты одна из нас, то готова все узнать? Или предпочтешь, чтоб тебе спокойнее было? Поверь, что когда я узнала поначалу, то мне застрелиться хотелось. Но приказ был — и желание драться. Насмерть, себя не жалея — чтобы победу вырвать, даже казалось бы, в безнадежном бою. Так что выберешь?

Лючия в ответ в Юрку вцепляется, к нему прижимается. Показывая, что куда он, туда и она, и спрашивать нечего.

— Тогда, Люсенька, готовься — как домой вернемся, будет у нас разговор. Не на улице же этим заниматься? И «зеркало» придется кстати.

Лючия кивает. Юрку не отпускает — будто боится, что он исчезнет сейчас. Хотел бы я тоже присутствовать, но время уже, мне ехать в наркомат! Целую Анюту — ну вот зачем женщины и тут вуали придумали, мешают! — и иду к машине.