Смерть под старой ивой - Николай Иванович Леонов

буду, – сухо сообщил Нассонов, ощущая себя неловко.

В машине побрился, погляделся в зеркало, поправил галстук, дыхнул в ладонь – все чинно-благородно, никаких посторонних запахов. Хотел просто выйти из авто, хлопнув дверью и отдав команду: «Жди», но, почему-то смутившись, наклонился к открытому окну и сказал:

– Заур, иди в мой кабинет. Там диван, в нем подушка, постельное белье.

– Зачем? – удивленно переспросил тот. – Я тут посплю.

– Иди, тебе говорят.

Глава 8. Уже сегодня

В своем кабинете его ждала финансовый директор, хладнокровная молчаливая маленькая женщина из стали и бетона, невероятно умная. Вид у нее был уставшим. Судя по пледу, брошенному на диван, тут она проводит не первую ночь. Дымчатые очки не скрывали синих кругов вокруг глаз, строгий деловой костюм висел на ней, как на вешалке.

Внезапно Нассонову стало стыдно. Все это время, пока он метался по винным магазинам, пекарням и официальным кабинетам, она, значит, неустанно изыскивала скрытые резервы, общалась с банками и кредиторами, выслушивала угрозы и жалобы, отказывалась от лишнего, обеспечивала необходимое, каким-то образом разбиралась с налоговой, фондами, сотрудниками. И все это без единого слова, без истерик и угроз. Вот и сейчас, не сказав ни одного лишнего слова, выложила на стол последние сводки, отчиталась, очертила ситуацию черным жирным маркером. Как ни крути, получался круглый, отменный нуль со многими минусами.

– Что, приехали? – спросил Аслан, потирая лицо.

– И давно уже, – ответила женщина, холодная и жгучая, как сухой лед.

– Что делать будем?

Финдир сняла очки и размяла переносицу.

– Прямо сейчас есть только один выход – замораживаться. Связаться с ментами, сымитировать незаконку, сделать паузу на девяносто дней. Или несоблюдение лимита по вакцинации. Хотя вряд ли, у нас удаленных работников много…

– Вылетим из системообразующих.

– И так вылетим. В Генпрокуратуре уже лежит депутатский запрос за подписью Саахова, процесс пошел.

– Сволочь, бабла-то в него влили… – процедил сквозь зубы Нассонов.

– Это к делу не относится, – отрезала финдир. – В общем, в списке мы совсем ненадолго. Слияние с «И.П.К.»?

– Они что, предлагали? – после паузы напряженно переспросил Аслан.

– Я могу поднять этот разговор, мы в контакте с управляющим. – Лицо снежной королевы от финансов чуть порозовело.

– Вы что, с ними общаетесь? – холодно осведомился шеф.

– Разумеется. В отличие от вас, там прислушиваются к моему мнению, – ледяным тоном ответила финдир.

Если бы Аслан был в нормальном состоянии, то вспомнил бы, что дуэту Нассонов – Арутюнов она посвятила более десяти лет жизни, изначально придя на предприятие просто бухгалтером. Что весь учет в итоге ставила собственными маленькими, очень умелыми ручками с короткими, вечно обгрызенными ногтями без тени лака. Что во многом благодаря ей были преодолены многие финансовые бури. И каким-то чудом при разделе имущества она досталась ему, Нассонову, хотя Рустам предлагал ей условия куда лучше. Он, в отличие от друга, был щедрым малым. В любом случае ситуацией по ООО «И.П.К.» она владела не хуже, чем по «Системе “Геп.”». Неудивительно, что управляющий и его команда по любому поводу обращались к этому кладезю информации и житейской мудрости.

Аслан мог бы это вспомнить, но не вспомнил: думать был не в состоянии, ибо взбесился.

– Тогда что вы тут делаете? – прорычал Нассонов, скаля зубы. – Что вы тут забыли, дорогая? С вашими талантами, мастерством – что вы тут хотите словить? Здесь ничего такого для вас нет. Тут только тупое начальство и гвоздей полная задница.

– Вы правы, – ровно ответила женщина.

– Вот это все скоро с молотка пойдет. Денег нет и не будет. А главное, оценить ваш гений выше, чем сейчас, я не в состоянии, ибо мне все по хрену. Так?

– Совершенно верно, – последовал такой же ответ таким же тоном.

Смуглое лицо Нассонова налилось кровью; вскочив, он с грохотом распахнул дверь:

– Тогда уходите. Вали отсюда! Ты, московская заводная кукла! Свободна! Ты уволена.

Ни слова не говоря, финдир поднялась, аккуратно сложила в сумку какие-то рамки с фото, забрала из ящика стола чашку, пару расчесок, из шкафа – туфли. Поправив у зеркала лаконичную прическу, надела серебристо-изумрудный плащ, который так шел к ее дымчатым волосам и глазам цвета крыжовника. И направилась к выходу.

«Во я ишак. Нельзя ее отпускать».

Нассонов нагнал женщину уже в конце коридора, у входной двери, сжал руку:

– Ольга Анатольевна, дорогая, простите козла!

– Отпустите руку.

– Пожалуйста, не уходите. Простите меня.

– Мне больно. Пустите.

– Нет, – отрезал он, втираясь между ней и дверью. – Не пущу, пока не простите.

– Хорошо, я вас прощаю.

– Я не могу без вас. Пожалуйста, не уходите.

– Вы сказали, что я уволена. Я могу быть свободной?

Как холодно, как прямо смотрели эти зеленоватые ледяные глаза, как плотно были сжаты бледные губы. Без тени эмоций, даже без злобы, обиды, ярости… да пес с ним. Хотя бы чего-нибудь.

– Разве это человек? – горестно спросил он у кого-то. – Неужели женщина?

Тут произошло невероятное. Зеленоватые глаза потемнели, бледный лик снежной королевы, казалось, вспыхнул адским пламенем, тонко вырезанные ноздри затрепетали, ненакрашенные губы налились кровью, и за ними показались белые оскаленные зубы.

Голос, впрочем, каким был, таким и остался – холодный, ровный, с аристократически чистым московским «а»:

– Если бы вы были мужчиной, то вспомнили бы, что я тринадцать лет на вас волом впахивала, задницы ваши своей прикрывала, от курортов отмазывала. Работала по двадцать четыре часа за себя и за того парня: за буха, кадровика, юриста, секретаря. И мне вот такое спасибо. В гробу я видала вас и ваши деньги. Это вы не мужчина. Вы – дерьмо безголовое, чурбан восточный, козлодер горный, мозгоклюй мелочный и ссыкун. Тарелка бешбармака вегетарианского. Пошел с дороги, размазня.

– Я фигею, – только и смог выговорить Нассонов, опуская руки.

Женщина, сделав царственный жест, попыталась отстранить Аслана и пройти мимо. Он, опомнившись, снова попытался удержать ее руку – немедленно получил оплеуху другой рукой. Попытался мягко, памятуя о своих самбистских клешнях, удержать другую руку – она четко отвесила вторую пощечину. Не по-женски, а по-мужски, от всей души и наотмашь.

Но даже в разгневанном состоянии и на каблуках она была слабее и ниже. И он, уже не церемонясь, схватил ее в охапку и потащил обратно в кабинет, теряя на ходу ее сумку «Гуччи», туфли «Прада», платок «Гермес» и прочие цацки с красивыми именами.

– Я буду кричать, – прошептала она, брошенная на диван.

– Хорошо, я постараюсь, – пообещал он…

– Вчера какая-то падла приняла четыреста пятьдесят штук на то, что ты умрешь от аппендицита.

– Ага.

– Ты что, об этом знал?

– Ну да.

– Идиотизм. Тебе же его уже вырезали. Вот же шрам.

– Не