64 - Хидео Ёкояма

– Почему вы молчите? Вы позвонили, потому что вам хотелось выйти во внешний мир… Говорите, все в порядке. Я выслушаю все, что вы скажете… Попробуйте сами что-нибудь сказать.

Молчание пронизывало темноту. Миками чувствовал его напряжение. Он все больше тревожился.

– Четырнадцать лет. Прошло целых четырнадцать лет… Нельзя просидеть четырнадцать лет в комнате. Вот почему я написал вам. Я хочу знать, где вы были все это время. В каких местах побывали. Вы на небе? В аду? На дне океана? Где-то в другом мире? Я хочу знать, как вы выносите одиночество. Скажите, чтобы я понял. Неужели больше никто не может к вам присоединиться? Даже близкие?

Когда я писал вам, я сидел в закусочной. Я долго старался, искал нужные слова; и вот что в конце концов получилось. В записке я точно выразил свои чувства… Я в самом деле очень хочу знать, где вы. Расскажите!

Что мне сделать, чтобы мы встретились? Скажите, как до вас добраться. Если сейчас это кажется вам трудным, дайте хотя бы услышать ваш голос. Сойдет даже одно слово. Все что угодно.

Треск помех, а потом – тишина.

«Аюми…»

Состояние Миками напоминало транс. Ему казалось, будто его душу вытягивают в потусторонний мир.

«Нет, не Аюми. Или, может быть…»

Возможно ли, что такое молчание связывает наш мир с другими мирами?

Он понял, что по-прежнему сжимает в руке телефон. Тяжело вздохнул. Взяв себя в руки, заново набрал номер. Подошла мать Хиёси.

– Он ничего не сказал.

Мать Хиёси, плача, рассыпалась в изъявлениях благодарности.

После разговора с Хиёси он совершенно лишился сил. Тяжело оказалось даже встать с пола. Он не сразу заметил Минако. Она сидела спиной к нему в кухонном уголке. Ее фигура показалась ему ужасно одинокой. Наверное, она думает только об Аюми. А может, о нем – он тратит столько сил на другого человека, а не на их дочь. Миками посмотрел на свою руку. Этой рукой он отмахнулся от нее… Внезапно ему стало страшно. Он положил телефон, вышел на кухню. Набравшись храбрости, сел напротив Минако. Она с заметным усилием подняла голову.

– Что-нибудь случилось?

Вопрос вырвался машинально. Миками поморщился, показывая, что его ожидания не оправдались.

– Звонил человек, который раньше служил в экспертно-криминалистической лаборатории. После «Дела 64» он ушел из полиции. С тех пор отказывается выходить из своей комнаты.

– Понятно…

– Прошло четырнадцать лет. Его мать с трудом справляется.

Минако промолчала.

– Я подумал, что сумею как-то ему помочь.

– Какой ты хороший! – резко ответила она и тут же закрыла лицо руками. Стало ясно, что она пожалела о своих словах.

– Минако…

Подсознательно он потянулся к ее хрупкому плечу, но Минако отшатнулась, и его рука повисла в воздухе.

Внезапно он почувствовал себя беспомощным. На ее лицо упали волосы. Нужные слова не приходили в голову… Миками нерешительно убрал руку, и тут у него в кармане завибрировал мобильник. В тишине жужжание казалось необычайно громким. Раздраженный, Миками выхватил телефон из кармана, раскрыл.

Звонил Сува.

– Акама вернулся. Хочет вас видеть.

– Хорошо. – Миками встал и отвернулся от Минако.

– Вы сейчас можете вернуться в управление?

– Нет. – Миками обошел стол и встал у раковины; развернулся лицом к Минако. От нее, казалось, шли волны отчаяния.

– Ладно. Тогда я пойду к нему и доложу обо всем. Скажу, что мы провозгласили полную открытость и убедили представителей прессы отменить бойкот. В особые подробности вдаваться не стану.

– Одобряю.

Сува замолчал; он оставался на линии, хотя они уже закончили разговор. Миками понизил голос до шепота:

– Это оказался звонок по другому поводу. Можете передать и Курамаэ, и Микумо.

– Слушаюсь!

Миками нажал отбой и вернулся к столу. Как только он сел, Миками тут же вскочила и принялась готовить ужин. Слушая приглушенный стук ножа, Миками думал: со спины кажется, что она совсем одна, состарилась и готовит ужин только для себя. За едой они не разговаривали; после ужина перешли в гостиную. Миками включил телевизор. Он выбрал канал, по которому показывали какую-то заурядную викторину. Он смотрел телевизор, а краем глаза все время поглядывал на Минако. Думать он мог лишь об одном. Им звонила не Аюми. Он понимал, что Минако наверняка страдает оттого, что позволила себе колкость. Он хотел что-нибудь сказать, но не решался, помня о том, как она от него отшатнулась. Голова гудела от слов Мидзуки Муракуси.

– Как ты? – Он сам не понял, задал ли вопрос вслух или ему все только померещилось. Может быть, Мидзуки все придумала? Даже после того, как они поженились, он ни в чем не был уверен. Они прожили вместе больше двадцати лет, но Миками не помнил, что когда-нибудь раньше замечал у Минако перепады настроения или пытался ее утешить.

В одиннадцать часов они легли спать. Неожиданно Минако пожелала ему спокойной ночи; он ответил, что устал и ляжет с ней вместе. Очень важно, чтобы она чувствовала: он рядом. Возможно, они оба молятся, чтобы их дочь была жива и невредима, но молитвы не слишком укрепляют их брак.

В спальне было холодно. Минако выключила лампочку, стоящую рядом с ее футоном. Белая телефонная трубка, лежавшая рядом с ее подушкой, постепенно скрывалась во мраке, превращаясь в белесое пятно. Миками старался дышать как можно тише. Ему делалось не по себе, даже когда он поворачивался. Он различал еле слышное дыхание Минако. Ему стало трудно дышать, как будто из комнаты выкачали кислород. И спать совсем не хотелось. Пять минут тянулись как час. Спустя какое-то время Минако тихо вздохнула – как будто оставила попытки уснуть.

– Что, не спится? – спросил Миками, радуясь темноте. Темнота была его союзницей. – Ветер утих.

– Да…

– Наверное, трудно уснуть, когда слишком тихо.

– Да, верно.

– Прости…

– За что?

– За то, что я так долго провисел на телефоне, да еще в такой день. За то, что слишком завелся из-за чужого сына.

Минако молчала.

– Добро всегда возвращается… сделай доброе дело, и оно к тебе вернется.

Она по-прежнему молчала.

– Жалеешь?

Он почувствовал, как Минако поворачивается к нему.

– О чем?

– О том, что вышла за меня.

Последовала короткая пауза.

– А ты жалеешь?

– Я? Какая у меня может быть причина жалеть о том, что я женился на тебе?

– Ну что ж… ладно.

– А ты?

– Нет, конечно нет.