Живой Журнал. Публикации 2016, июль-декабрь - Владимир Сергеевич Березин

Потом мой друг лежит на поле, занятый нетрудовыми размышлениями.

Чадит труба на заднике, и разъединённые пролетарии всех стран соединились.

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

10 декабря 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-12-12)

Итак, это история про обнажение приёма.

Был вечер странной пустоты, и в целях изучения живой природы, я стал смотреть телевизионный канал «Ля Минор». Там мне спели песню «Привет», потом какой-то романс, затем появился Малежик с песней «Провинциалка» Он был в красных штанах, и отчего-то мне показалось, что следующим будет Лоза.

Но нет, следующим оказался Митяев, который задержался там надолго.

Певец Митяев зачитывал между песнями юмористические записки типа: «А вот ещё пишут: «Вы хотели написать песню о Вологде, но говорите, что вам для этого нужны яркие впечатления. Так вот, я согласна».

Причём «Ля Минор» всё время перебивается рекламой секса по телефону «Ты желаешь пофантазировать со мной? Всего за 19 рублей в минуту».

На самом деле, я, слушая Митяева, сделал несколько важных наблюдений о моторе его песен.

В смысле, что движет их образами, в чём, так сказать, их химическая сила.

Она вся — в мужской сентиментальности.

Эта сентиментальность основана на нетрезвых сожалениях о непрожитых жизнях.

Упущенных в молодости случаях.

Это действует совершенно химически — и я то, что слышал, даже зауважал, как явление. Ну, то есть, это как метанол. Действует честно и, кажется, на всех.

Идёт эта сентиментальность не из так называемой «бардовской песни», что в анамнезе Митяева, а из городских романсов давних лет, а они, в свою очередь, родственники древних кабацких песен. Это довольно перепаханная фольклористами тема.

Пока человек имеет две руки, две ноги и пипиську, мало что в этом поменяется. Меняются покупательная способность и способы социализации — но на канон это влияет мало. Массово возвращаются из мест заключения люди — жестокий романс ширится, получает военный опыт поколение — становится больше сентиментальных военных баллад.

Большая часть «блатных песен» может напрямую экспортироваться из времён восьмидесятилетней давности, а уж там анахронизмов полно. Чего уж говорить о расставании и отвергнутой любви.

Мне говорили, что у Митяева были «находки». Я не очень понимаю, о какой находке идёт речь — «как хорошо, что все мы здесь, мы тут, нам весело и немножко грустно, мы держимся за руки» или «мне грустно, разлука у меня с родиной и женщиной, с женщиной без родины, годы идут, я старею, а она такая же москвичка, как была».

Вот «Я был батальонный разведчик» — это находка, да. Тут крыть нечем.

Во-первых, есть то, что мы зовём «деталью» — вот детали меняются, как игрушки на ёлке. Самолёт на вертолёт, турист на геолога. Что будет детектив с грампластинкой, что с кассетным магнитофоном. В одном фильме, что снимали в восьмидесятых по роману пятидесятых, оставили даже реплику про уличного точильщика. И это не все заметили.

Во-вторых, в «Батальонном разведчике» вовсе не та мужественность, что в жестокой балладе о МАЗе. Там как раз схвачена эта сентиментальность военного поколения. То есть, как раз такая минус-мужественность. Приём там обнажён и дана возможность его рассмотреть со всех сторон.

В-третьих, (Это я очень общо рассказываю) есть такая традиция мужской блюзовой (шутка) сентиментальности «я хороший, много страдал, а жизнь ко мне жестока».

Это тема вечная.

Её я обнаруживаю у певца и поэта Митяева, и решена она просто, как два пальца.

То ли вспомнить Аверченко с его бессмертным «И всё заверте…»

Есть несколько типов образов, что эксплуатирует мужская сентиментальность:

— медитативное одиночество (герой один печалится, скучает по дому etc)

— жестокая любовь (героя отвергли, бросили, изменили)

— контраст неволи и прекрасного мира вовне (тут и комментировать не надо)

— неумолимое время (герой вспоминает молодость, свои ошибки, которые не исправить, и т. п.)

Внутри этих образов может быть масса деталей (письмо от женщине замещается звонком или е-мейлом, турист-альпинист, как я сказал, геологом), ну и тому подобное. Ну, может быть деталь в виде конвоя, сторожевой вышки, собак, но в типовом сочинении их можно заменить, непогодой, горными вершинами и отсутствием самолёта. Просто один автор пишет типовой текст, а другой «Сижу за решёткой в темнице сырой».

В результате, этих размышлений, пока мой народ уже устал открывать и закусывать, я посмотрел американский фильм о супергероях, чтобы быть ближе к народу. Там всё взрывается, заговоры, Роберт Редфорд, Скарлетт Йоханссон… Денег не жалели. Как говорит мой народ: «Капитан Америка у всех истерика», хотя мужчинам, сдаётся мне, про Йоханссон больше интересно. Мне она, впрочем, как раз отчего-то не нравится.

Мне рассказывали, что сейчас как-то проходит мода на Анжелину Джоли. А раньше, кажется, многие мужчины писались от неё — правда не поймёшь, может, это был простатит. Ей сейчас сорок один, и хоть на вид она из гуттаперчи, старшее поколение стареет с ней. Потом я стал думать о том, что поколения любит актрис лет на десять-пятнадцать младше.

Натали Портман тридцать пять. Йоханссон — тридцать два.

Наконец, мне надоело вычитать четырёхзначные числа, и я стал думать об отечественном кино.

Был такой фильм «Быстрее, чем кролики» — очередное безотходное производство «Квартета И» — они сначала шутят шутки, потом из них делают спектакль, и, наконец, фильм.

Про смерть в данном случае.

К «Квартету И» у меня было предубеждение. Он оккупировал Клуб им. Зуева, в котором прошла часть моего детства, и куда я туда ходил на ёлки.

Это во мне вызывало неприязнь.

К тому же, шутки, которые они шутили в живую, были не очень.

Но кино просто так устроено, что монтаж улучшает шутки.

В этом фильме, если кто не знает, сюжет был в том, что несколько человек просыпаются в странном помещении, похожем на декорационный склад театра. Никто не может понять, как они туда попали, а герои всё прибывают. Потом они вспоминают, что все они крепко напились по поводу получения аванса за фильм. (А главный герой своих товарищей ещё надул). В итоге становится понятно, что надувший всех товарищ умер и это всё ему явилось перед смертью.

Но речь не об этом, а о том, что в разных версиях там разные финалы — и число их доходит до трёх.

В одном из них двое сценаристов приходят к продюсеру (это, собственно, и есть главный