Исключительные - Мег Вулицер

Она не бывала в «Лабиринте» много лет. У нее не было причин возвращаться туда. Когда золоченый лифт повез Жюль наверх, она обхватила себя руками. Поднимаясь, она не ощущала волнения – только печаль и страх. Эш открыла дверь и бросилась Жюль в объятия так, словно ее кто-то швырнул. Потеря матери превратила ее совсем в другого человека – она уже не была той женщиной, которая возилась с ними весь день и вечер, помогала Рори убраться в комнате и довольно уплетала креветки в кляре.

– Что мне теперь делать? – спрашивала Эш. – Как это так – у меня больше не будет мамы? Моей мамы? Когда я уходила от вас, мы говорили с ней по телефону, а теперь… теперь ее просто нет?

На нее накатила новая волна истерики.

Жюль обняла ее, и пару минут они стояли не шевелясь. Квартира за спиной Эш казалась неправдоподобной, похожей скорее на театральные декорации, чем на настоящее жилье. Их окружали просторный холл, гостиная и длинный коридор, двери которого вели в спальни, где жили и спали Вулфы. Жюль хотела сказать Эш хоть что-нибудь, но пока что у нее получалось лишь соглашаться с ней.

– Это ужасно, – говорила Жюль. – Твоя мама была замечательной женщиной. Несправедливо, что ее не стало так рано.

И вообще не стало, добавила Жюль про себя. В свои шестьдесят пять Бетси Вулф все еще была настоящей красоткой. Она работала доцентом в Музее искусств «Метрополитен», а по воскресеньям учила детей рисовать.

Все, кто ее знал, постоянно говорили о том, как молодо и элегантно она выглядит.

Когда умер отец Жюль, это тоже стало для всех шоком и трагедией, особенно если вспомнить про его возраст.

– Сорок два! – поражался Итан. – Это чертовски несправедливо!

Жюль хотела сказать Эш, что смерть кого-то из родителей – это, безусловно, невыразимо страшно, но все, что с этим можно сделать, – это просто зажать себя в кулак. Именно это Жюль – Джули – и сделала в свое время.

Она сжала себя, и отпустила только в то лето, когда познакомилась с ними. А ведь Джули прекрасно справлялась самостоятельно, внезапно подумала Жюль. У нее все было в порядке. Возможно, она даже была счастлива.

Наконец Эш высвободилась и отправилась в гостиную. Жюль последовала за ней. Что-то не так стало с этим местом. Почему этот дом теперь казался таким потрепанным? Может, все дело в краске на стенах? Или он просто пропитался смертью Бетси Вулф, и все, что прежде источало тепло и сияние, вывернулось наизнанку? Даже так хорошо знакомые ей прежде лампы, ковры и пуфики стали чужими и неуютными. Эш упала на диван, спрятанный под гигантским чехлом, и закрыла лицо руками. Рядом раздался шорох. Жюль обернулась и увидела в дверях отца Эш. Если ее горе превратило в маленькую девочку, то Гила Вулфа – в старика. Он был в банном халате, его седые волосы торчали в разные стороны. Он выглядел сбитым с толку, все его движения казались заторможенными.

– Ох, Жюль, – пробормотал он. – Это ты.

Она подошла к нему, осторожно обняла и сказала:

– Бетси… мне так жаль.

– Спасибо. Мы были счастливы вместе. Вот только я надеялся, что у нас будет больше времени, – он пожал плечами, этот худенький шестидесятилетний мужчина. С возрастом лицо его стало мягким и бесполым, как будто гормоны смешались в организме, как в котле, потому что это уже было неважно. Он перевел взгляд на Эш и добавил:

– Это снотворное мне не помогло. Я не могу уснуть.

– Поможет, пап. Подожди еще немного. Просто полежи, ладно?

– Ты звонила? – нервно спросил он.

Жюль сначала не поняла кому, но потом догадалась.

Он хотел узнать, звонила ли Эш брату.

– Я как раз собиралась, – сказала Эш. Она проводила отца до его постели, а потом ушла в свою старую детскую комнату – звонить. Жюль не осмелилась пойти за ней, потому что не хотела видеть кровати, на которых когда-то спали Эш и Гудмен, – это было все равно, что войти в мавзолей. Она осталась в гостиной, застыв в кресле. Эш сказала, что ее мамы больше нет. А это значит, что больше нет ее волос, собранных в свободный пушистый пучок. Нет ее новогодних вечеринок. Картофельных оладий, которые она жарила на Хануку, тоже больше нет. Гудмен вышел из игры и скрылся. Но на самом деле ушла Бетси.

Похороны матери Эш прошли через четыре дня в Обществе этической культуры, куда Жюль раньше приходила к памятникам людей, умерших от СПИДа, а потом – на свадьбу своей соседки по вигваму Нэнси Манджари. Все ждали, когда на похороны Бетси прилетит из Гонконга Итан на частном самолете телекомпании. Мать Жюль тоже захотела приехать.

– Зачем, мам? – раздраженно спросила Жюль по телефону. – Ты же даже не знала ее. Вы виделись всего один раз, в семьдесят седьмом году, в аэропорту, когда я летала с ними в Исландию.

– Да, – сказала Лоис. – Я прекрасно это помню. Это было очень мило с их стороны – взять тебя с собой. И Эш всегда была очень добра. Я бы хотела отдать дань уважения.

И вот Лоис Хэндлер приехала из Хеквилла в Лонг-Айленд на поезде и отправилась на похороны вместе с Жюль. Похороны получились эмоциональными – собралось много родственников и друзей семьи. Все, кто хоть как-то был связан с Вулфами, хотели сказать над гробом пару слов. Кузина Мишель, которая выходила замуж в гостиной Вулфов и танцевала под «Nights in White Satin»[18], уже – невероятно – стала бабушкой! Она говорила о том, какой щедрой была Бетси. Жюль тоже встала и неловко заговорила о том, как ей нравилось быть частью семьи Вулфов. И в то же время она понимала, что не стоит перегибать палку, чтобы не задеть чувства собственной мамы. Она не могла сказать при ней: «Именно с Вулфами я чувствовала себя по-настоящему счастливой». Так что ее речь была короткой.

Потом слово взял Джона. Он был неотразим в своем черном, приталенном костюме. Роберт Такахаси пристально наблюдал за ним со своего места. Никто никогда не видел, чтобы Джона выступал перед большой группой людей. Он не любил публичности, но, людям, тем не менее, нравилось на него смотреть.

– Когда я был младше, Вулфы часто приглашали меня к себе на ужин, – говорил он. – И мы подолгу сидели за столом, шутили и болтали. А еда, вы знаете, это была просто потрясающая еда. Я никогда не пробовал такие блюда. Моя мама была вегетарианкой задолго до того, как наступило время, когда можно было быть вегетарианцем и нормально питаться. Так что моя домашняя еда была, ну… вы понимаете. Однако всякий раз, когда я приходил к Вулфам, Бетси возилась на кухне. Однажды она приготовила спагетти и сказала, что они называются «орцо», и когда я попросил, она повторила для меня по буквам: «О-Р-Ц-О». Но я все равно запомнил неправильно. А потом ходил по супермаркетам и спрашивал: «У вас есть оцро? О-Ц-Р-О». Они понятия не имели, что я несу.

Раздались смешки.