Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

Но драконы! Чересчур громадные для ловушек, они не обращали внимания на отраву – их интересовала только растительность. А того, что один дракон может наделать на кукурузном поле за одну ночь, не знали даже в Содоме и Гоморре. Луки и стрелы были против них бесполезны, а игольчатый пистолет только щекотал. Пробить толстую шкуру можно было только из бластера, поставив его на полную мощность; если хотелось сэкономить заряд, стрелять следовало в рот, когда удавалось заставить свою жертву распахнуть его. Но в отличие от прыгунов они были слишком глупы, чтобы держаться от нас подальше, и не давали нам покоя, невзирая на свои потери.

В то первое лето я убил более сотни драконов, защищая свой урожай, что для меня означало поражение, а для драконов – победу. Кругом стояла жуткая вонь – что можно сделать с такой тушей? – но, что еще хуже, заряды кончались, а ряды драконов как будто не редели.

У меня не было источника энергии. Река Бака здесь еще не имела сильного течения. Впрочем, в месте нашего поселения было достаточно воды, и стоило попытаться поставить водяное колесо, пожертвовав ради этого одним фургоном. Ветряк, который я взял с собой, до сих пор лежал разобранным на все шестеренки, и мне следовало сначала поставить башню и сделать лопасти. И до тех пор, пока я не сделаю этого, у меня не будет возможности переменить заряды для бластера.

Проблему разрешила Дора. Мы тогда только приступили к стройке: возвели высокую сырцовую стену, которой оградили фургоны, чтобы было куда загонять на ночь коз, сами же спали в первом фургоне вместе с младенцем Заком и готовили на глиняной голландской печи. Среди дыма, коз, цыплят и кислых запахов, которые младенцы, сами того не желая, испускают, а также рядом с выгребной ямой, которую, конечно, тоже пришлось устроить внутри загона, вонь от разлагавшихся драконовых туш, пожалуй, не была такой уж заметной.

Мы заканчивали ужин, Дора, как всегда, ради такого случая надела рубины. На небе высыпали звезды и проступали диски лун – самое лучшее время суток, – и, как всегда прерываясь, чтобы выразить восхищение тем, как сосет наш первенец, и порадоваться ночному небу, я размышлял о том, где взять энергию и что бы такое сделать с этими погаными драконами, черт бы их драл.

Я успел отбросить несколько простых способов производства электроэнергии. Простых, если находишься на цивилизованной планете или хотя бы в местечке, подобном Новому Питсбургу с его углем и нарождающейся металлургией. Тут мне пришлось воспользоваться весьма старомодным термином: вместо того чтобы заговорить о киловаттах, мегадинах на сантиметр в секунду или тому подобном, я заметил, что хватило бы и десяти лошадиных сил – было бы откуда взять.

Дора никогда не видела лошадей, но знала, что они из себя представляют.

– Дорогой, а десять мулов не подойдут? – спросила она.

Мы прожили в нашей долине семь лет, прежде чем в нее прибыл первый фургон. Юному Заку было почти семь, он уже начинал мне помогать… точнее, он полагал, что помогает, но я поощрял его попытки. Энди стукнуло пять, а Элен еще не было четырех. Персефону мы только что потеряли, и Дора уже была беременна снова, и вот почему… Дора настояла, чтобы очередного ребенка мы завели немедленно, не откладывая ни на день, ни на час, – и оказалась права. Как только она зачала, настроение наше сразу улучшилось. Персефоны нам не хватало, она была такая милая девочка. Но мы перестали горевать. И с надеждой обратились к будущему. Я надеялся, что родится еще одна девочка, но был бы рад любому ребенку – тогда на пол будущего младенца еще не умели влиять. В общем, мы были в прекрасной форме, ферма процветала, семья была счастлива: много скота, в большом дворе находился дом, пристроенный к дальней стене. Ветряк приводил в действие пилу, молол зерно и производил энергию для моего бластера.

Заметив фургон, я подумал, что неплохо было бы обзавестись соседями. И тут же понял, что буду гордиться – очень гордиться, – показывая свое превосходное семейство и ферму пришельцам.

Дора поднялась на крышу и вместе со мной стала следить за приближением фургона. Он находился примерно в пятнадцати километрах отсюда, и ждать его следовало к вечеру. Я обнял жену.

– Волнуешься, любимая?

– Да. Впрочем, я никогда здесь не скучала – ты не позволял мне испытывать чувство одиночества. Как ты думаешь, сколько человек придется кормить ужином?

– Гм… только один фургон, одно семейство. Полагаю, что в лучшем случае их двое, без детей либо с одним, самое большее с двумя. Если их окажется больше, я удивлюсь.

– И я тоже, дорогой, но еды у нас довольно.

– Надо бы одеть детишек, прежде чем они приедут, а то подумают, что мы воспитываем дикарей, – как по-твоему?

– Значит, и мне придется одеться? – невозмутимо спросила Дора.

– Ах какое горе! Ну решай сама, Длинноногая Лил. А кто в прошлом месяце жаловался, что нет повода надеть праздничное платье?

– А ты свой килт наденешь, Лазарус?

– Конечно. Можно даже искупаться. Пожалуй, даже придется, потому что до конца дня надо будет вычистить загон и прочие места, чтобы наш дом выглядел более опрятным. И забудь Лазаруса, дорогая, – теперь я снова Билл Смит.

– Не забуду… Билл. Я тоже искупаюсь перед их приездом после жаркого и хлопотного дня: мне надо приготовить угощение, прибрать в доме, выкупать детей и попытаться втолковать им, как разговаривать с незнакомцами. Они же еще не видели людей, дорогой. По-моему, они даже не подозревают, что на свете существует кто-то, кроме нас.

– Ну, они будут молодцами.

Я не сомневался, что так и будет. Мы с Дорой придерживались единых взглядов на воспитание детей. Следовало хвалить их, не ругать, наказывать по необходимости и сразу, а потом забывать обо всем. А отшлепав, немедленно проявить дружелюбие или даже более горячее чувство. Шлепать их приходилось – Дора обычно пользовалась прутиком, – потому что всех отпрысков, которых я породил за несколько столетий, можно было именовать не иначе как сорванцами. Они охотно воспользовались бы любой нашей слабостью. Некоторые из моих жен удивлялись, что я произвожу на свет маленьких чудовищ, но Дора во всем разделяла мои взгляды и в итоге вывела самую цивилизованную породу, числящуюся среди моих потомков.

Когда фургон был уже в километре от нас, я выехал навстречу – и сразу же испытал удивление и разочарование. Это была семья, если можно считать семьей мужчину с двумя взрослыми сыновьями. Не было ни женщин, ни детей. Я подивился их странному представлению о жизни поселенцев.

Младший сын был еще не совсем взрослым: борода его выглядела редкой и клочковатой. Тем не менее даже он был выше и тяжелее меня. И он был самым маленьким из троих. Его отец и брат ехали верхом, а он был возницей – настоящим возницей, поскольку они обходились без ведущего мула. Не видно было никакой живности, кроме мулов. Впрочем, в фургон я заглянуть не пытался.

Их вид мне не понравился, и я решительно отбросил свои мечты о соседях. Теперь я надеялся, что они поселятся подальше, километров за пятьдесят как минимум. У верховых на поясе висели пистолеты, как и положено в стране прыгунов. Я тоже был украшен игольным пистолетом и поясным ножом. Впрочем, у меня с собой было и еще кое-что, но, по-моему, невежливо демонстрировать при встрече незнакомым людям все это снаряжение.