Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

— Как звать, молодец? — неожиданно спросил царь, оглядывая рослого худощавого опричника.

Тот обомлел, вероятно забыв от страха собственную фамилию. Он государя один раз видел издалека, а второй — вот сейчас, под солнцем, будто обведенного золотым сиянием.

— Семен Тимофеев, суздальский, — ответил государю Малюта.

Он каждого уже знал по фамилии. Опричник не сразу пришел в себя.

— Холоп князя Горбатого-Шуйского, — уточнил Малюта. — Согнан с земли боярином за долги.

— А зачем в заемщики подался? — спросил Иоанн. — Если одолжил — возврати.

Его чувство собственника перевесило ненависть к Шуйским.

— Как отдать, великий государь, коли засуха и неурожай? Хочу царю послужить. Жизни не пожалею. Не гони, великий государь!

Иоанн улыбнулся и, не оборачиваясь, отправился дальше, часто приближая лицо к лицам новобранцев, ввинчиваясь в каждое цепким взором.

— Тебя как звать? — спросил он, внезапно замерев на краю шеренги, словно запнувшись.

— Акинф Данилов.

— Ты откель?

— Старицкие мы. Послужить хочу царю.

Акинф тоже высокий, в плечах крепок, ладони лопатами. Кафтан сидит аккуратно, нож висит как положено, пищаль за спиной. Малюта набирал пусть из худородных, но молодцов на подбор. Слабеньким сюда путь заказан.

— Сестру Ефросиния к себе в девичью взяла, — объяснил Малюта. — Ну, там и обрюхатили. Попробовал жаловаться князю Владимиру Андреевичу — его в палки дворня. Убежал на волю.

— Не врешь? — спросил Иоанн. — Не с шестопером ли гулял сам-друг?

— Вот те истинный крест, — ответил Акинф и опустился на колени. — Не гони, великий государь! К себе в службу зачисли и от врагов убереги. За сестру кто вступится?

Иоанн обратился с вопросом еще к двум-трем молодцам, давшим сейчас клятву. Никто не знался с боярами, и любой был в чем-либо ущемлен. Потом втихомолку московские бояре и Курбский с подачи иноземцев не раз твердили, что Малюта сам разбойник и разбойников с большой дороги набирал в опричнину. Встречались, конечно, и с большой дороги, и пьяницы, и гулящие, и воры — кто только не попадался! Никто ведь про себя правды не откроет. А все изменников лучше.

Опричное войско в слободе увеличивалось быстро.

— Возвратимся в Москву — начнем звать из сел новгородских да псковских. В Немецкую слободу езжай, — велел Иоанн Малюте. — Кто из пленных изъявит желание — приглашай. Жалованье обещай хорошее. Кто обманет или обидит русского человека — выдам потерпевшему с головой!

IV

Еще до отъезда в Коломенское Иоанн чуть ли не каждый день запирался с Басмановым и Вяземским и подолгу сидел над бумагами, заставляя Михайлова и Васильева писать указ об опричнине не под диктовку. Указ тот пресловутый и знаменитый никогда не был позднее обнаружен. Обсуждал он с советниками завещание и послание московскому люду. В царе постепенно вызревала мысль об отречении от престола.

— Если не согласятся выдать мне изменников с головой, может статься, и уеду в чужую землю! — повторял он часто. — Не хочу править ворами да предателями. Сколько от них земля русская пострадала! С давних пор бояре на Рюриковичей ножи точат.

— Не позволит народ московский надругаться над тобой, пресветлый государь, — успокаивал тогда Малюта.

— Много ты знаешь! Десять лет назад Старицкие не желали присягать законному наследнику. Деньги раздавали у себя в избе.

— Сейчас посадские да купцы разорвут их на части. Только мигни, пресветлый государь. Народ валом валит к подворью митрополита Афанасия, бояр стращает, молит о твоем возвращении. Посадские челом тебе бьют, чтоб не оставлял ты их на произвол бояр, — докладывал чуть ли не каждый день Малюта, получая уведомления из столицы. — Того и гляди, пресветлый государь, бунт вспыхнет. Слухи там разные бродят. На площади собираются и толкуют: что овцы без пастуха? Добыча для волков! А под волками бояр разумеют.

Донесения Малютиных гонцов убедили Иоанна, что он одержал верх. Теперь оставалось добить Боярскую думу, лишить власти и избавиться от необходимости держать с ней совет. Если государь всея Руси — помазанник Божий, то должны ли его указы утверждаться подданными? Римские цезари правили единолично и ни в чьем одобрении не нуждались. Россия не Польша! У нас, слава Богу, государей не избирают. Митрополит Афанасий и Бельский с Мстиславским заступались за Овчину, заступались они за князя Горенского, будут заступаться и за Шуйских. Если порвет с боярами открыто, то они больше не посмеют при всем честном — московском — народе ему противоречить. Нынче, когда у него появились опричники, преданные трону и России, самые строптивые подожмут хвост. Бегство Курбского посадским да купцам глаза промыло. В столице изменников не любят. Да еще ведущих полки на Москву!

— Стой крепко, пресветлый государь! Мы твоя опора, — повторял, следуя за царем, Малюта, обводя рукой шеренги молодцов в черных кафтанах, которые заполнили двор.

V

Об опричнине написано столько, что внимательное ознакомление с литературой заняло бы целую и долгую жизнь. Опричнину в советское время превратили в специальное направление исторической науки. Правда, и в предыдущие десятилетия находились люди, которые, кроме опричнины, в Иоанновой эпохе ничего не разглядели. Все деяния царя отодвигались на второй и даже третий план. Между тем опричнина была лишь коротким эпизодом в долгом Иоанновом царствовании. Он начал править государством в младенческом возрасте, а завершил политический путь зрелым мужем, почти стариком, по тогдашним понятиям. Опричнина подорвала историческую репутацию несчастного царя. В эпоху многих его наследников погибло неправедной смертью значительно больше ни в чем не повинных людей, чем при Иоанне. Статистика, которую читатель может легко найти в любом соответствующем справочном издании, просто поражает. Разумеется, и одна смерть — это катастрофа, но все-таки после всего, что пережила Россия, колонка жиденьких малютинских цифр оказывает магическое воздействие на наши умы и чувства. Ничего нет удивительного в том, что ведущие русские историки Карамзин, Соловьев, Ключевский, Костомаров и другие уделили опричнине минимум места: буквально несколько страниц. Николай Михайлович Карамзин — более остальных. Странным покажется, что имя Малюты упоминается в их трудах два-три раза, а то и вообще этого шефа опричнины, как его называют в современных изданиях, нельзя отыскать. Однако в недавний период об опричнине наштамповали горы книг. Здесь отчетливо просматривается влияние советской пропаганды, которая под давлением ЧК и НКВД, а затем и МГБ много напраслины возвела на царские правоохранительные органы.

Нам важно понять, что же случилось в российском обществе, когда не содержащее в себе никакой тайны явление, скорее «биологическое», основанное на стремлении выжить в диких условиях средневековья и жестокой, ведущейся не по правилам борьбы, неожиданно сфокусировало на себе весь интерес, который способен был проявить взбудораженный и вечно недовольный русский социум. Опричнина магнитом притягивала взоры нескольких поколений. Пренебрежительное отношение Петра Великого к жизни сотен тысяч крестьян, построивших ему флот и Санкт-Петербург, по сути, не нашло отражения в гражданском сознании. Лишь Пушкин поколебал эту медную глыбу. За свои безобразные жестокости Екатерина II — немецкая второразрядная принцесса — удостоилась памятника в центре столицы, выросшей на костях чуждого ей народа. Кроме того, она поднялась и стала вровень с Петром I. Ее называют Великой.