Тени нашего прошлого. История семьи Милтон - Сара Блейк

– И здесь нет ни единого удобного кресла, – небрежно бросил он.

Боже, подумала Джоан. Как она его любит. Она смотрела на его ладонь на столе и с болью в сердце осознавала, что она может любить этого мужчину, но он никогда не будет принадлежать ей; это невозможно. Он смотрел вокруг этим своим взглядом, оценивающим и нетерпеливым… и невидящим. Этот взгляд принадлежал другому миру, за пределами этого. Лен походил на мистера Росса, даже на Мосса – готовый рушить деревья на своем пути и ведущий нас всех вперед, в какое-то новое место. Хотя ей достаточно и этого. Более чем достаточно. Она встала и взяла тарелки, его и свою.

Солнце начало опускаться в море.

Люди приходят к Милтонам, размышляла Салли Лоуэлл, а затем уходят чуть более свободными и влюбленными. Взгляд ее карих глаз остановился на муже, который сидел по другую руку от удивительного мистера Полинга. Она не слышала, о чем мужчины говорили, но судя по их серьезным лицам, о политике. Она устала от политики. Ее взгляд скользнул по всем гостям. Милтоны умели устраивать вечеринки. Китти будила в мужчинах чувство гордости, а в женщинах – понимание. Огден демонстрировал, как им повезло, чертовски повезло жить! У нее была отцовская привычка к энергичным выражениям – чертовски хороший, чертовски везучий, чертовски трудный. Отец умер много лет назад, но Салли до сих пор скучала по нему. Вечеринка набирала обороты.

Может, в этом и был смысл?

Так думал и Роджер Пратт, сидевший в углу большого стола, слегка пьяный. Разве не для этого все делалось? Гротон, Сент-Пол, Фармингтон… все они были посеяны и взращены на одной почве, и вот они здесь, эти распустившиеся цветы… смех, кивки, блеск глаз. В общих взглядах нет ничего плохого. Можно быть уверенным, что все здесь будут вести себя так, как их воспитывали. Порядочность. Доброта. Забота о других. И эти качества усиливаются – ведь ты получаешь обратно то, что даешь другим.

Увидев еврея, который встал в противоположном конце стола с бокалом в руке, Пратт задумался. Возможно, он хороший парень. Но в том-то и беда. На это нельзя рассчитывать. Нельзя надеяться, что такой человек будет поступать так же, как они. У них общие правила поведения, общий дух, черт бы его побрал, общая точка зрения. Нельзя быть уверенным, что он будет вести себя так, как должно, или даже так, как от него ждут. Он непредсказуем.

После омаров атмосфера стала более непринужденной; зажгли свечи, хотя над холмами на противоположном берегу залива небо оставалось светлым.

– Альдо, – окликнула Китти мистера Уэлда с другого края стола, – спойте нам.

– Что предпочитаете?

– «Если бы он мог сражаться…» – пропела она и умолкла, глядя на него.

– Хорошо. – Уэлд кивнул. – Эй, парни! – крикнул он. – Вставайте, кто будет петь.

Мужчины разных возрастов встали из-за стола и образовали полукруг перед кострами. Мистер Уэлд, который был запевалой мужского хора в Йеле, достал духовой камертон, выдул первую ноту песни, запоминая ее, и пошел к мужчинам, собравшимся позади него. Дикки встал рядом с отцом; к ним присоединились Огден и Мосс. По другую сторону от Мосса стоял Фенно. Здесь были Эллиот Ламотт и Сай Мэтьюз, а также самый младший Райнлендер, который пел в Гарварде и был настоящим шалопаем, хотя собирался попробовать свои силы в политике. У него всегда был ангельский голос.

Остальные гости притихли и повернулись к певцам. Джоан сидела на скамье рядом с матерью. Оттуда она не видела Лена, затерявшегося в толпе.

Выстроившись полукругом, мужчины слегка придвинулись друг к другу и смотрели на Альдо, ожидая сигнала.

Он поднял руку, раскрыл рот и легким, но сильным тенором повел за собой хор.

– Если бы он мог сражаться так, как может любить, – подхватили Огден, Фенно, Дикки, Мосс и Эллиот, и звуки песни взвились в небо. – О, каким бы солдатом он был.

Затем Мосс легкой походкой танцора вышел вперед, к гостям, и повел сольную партию, подчеркивая не столько слова, сколько прелесть мелодии, взбиравшейся вверх по лестнице из нот и разворачивавшейся во второй строке. Его голос, на тон выше, чем голоса мужчин за его спиной, передавал тоску девушки по возлюбленному, а когда он снова занял место в полукруге певцов, каждый из них точно знал, что должен делать, и им не требовалось смотреть друг на друга, когда единый и стройный хор подхватил его соло, пропев последние строки песни.

Финальная нота растворилась во тьме, и Китти со своего места на скамье видела, как мужчины напряглись на последнем звуке, а затем расслабились в наступившей тишине, внезапной и суровой. Именно они унаследовали эту землю, подумала Китти; от них исходило ощущение основательности, гранитной твердости, уверенности и силы. Мир давно принадлежит им, и это данность. Они примут его и сохранят – этот мир, эту мечту. Все молчали и не шевелились. Мелодия словно объединила их. Затем мужчины улыбнулись.

Альдо снова достал из кармана куртки духовой камертон, дунул в него и посмотрел на Дикки. Тот кивнул, вышел вперед, раскинул руки и, направив свой роскошный, мягкий тенор прямо на Эвелин, вывел первую строку песни:

– Я буду готов, когда будешь готова ты…

Она покраснела, но гордо вскинула голову и не отвела взгляда.

– Ты можешь положиться на меня, – пел он, – когда будешь готова идти.

Улыбнувшись, он отступил назад к остальным. Но песня ширилась – семь голосов присоединились к голосу Дикки, и все мужчины слегка наклонились вперед, словно для того, чтобы уловить напряжение другого голоса, подхватить его и выразить в песне.

Стоя рядом с Реджем, Лен наблюдал за женщинами, сидевшими на скамье по ту сторону костра. Миссис Милтон смотрела в сторону воды. Пратты, мать и дочь, склонились друг к другу. Эвелин напряженно выпрямилась. И только Джоан закрыла глаза и склонила набок темноволосую голову, как будто к чему-то прислушивалась. Более того – к чему-то, что слышала только она. Но что именно? Он смотрел на нее, погруженную в себя и какую-то безмятежную. Лен нахмурился. Безмятежную?

Отвернувшись, он увидел, как Мосс выходит в центр круга, чтобы вновь исполнить соло. Голоса мужчин за его спиной теперь звучали тише, так, чтобы все сидевшие на скалах слышали одинокий дискант Мосса, взлетавший к небу. Он был очень хорош, а его голос был звучным и мелодичным – и легким. Очень легким.

Редж смотрел, как светится лицо Мосса, когда тот поет. Как музыка наполняет его, как Мосс всем своим существом верит в каждую ноту, которая слетает с его губ, одна за одной, словно мир можно построить из воздуха и звука. Как будто проблемы этого мира могут решить эти люди, которые, выстроившись тесным полукругом и наклонившись вперед, выводят ноты, взвивающиеся в вечернее небо. Редж знал, что это мечта Мосса. И вспоминал тот давний вечер, когда он застал Мосса, поющего такую же песню, посылающего в небо ноту за нотой и верящего, что этого достаточно. Но эти ноты, даже самые сокровенные, не отражали жизнь самого Реджа или его родителей.