Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

class="p1">Сливаясь в одном большом объятии, с крохами, которые сделали невероятное представление, научившись танцевальным движениям, к которым я их призывала, у меня текут слезы от гордости, радости и счастливого дебюта, совершенного детьми. У них большое будущее! Работа с ними была сложной, но свершимой задачей. «Они успели завоевать за короткое время наши сердца добротой и упорством».

— Я вас так люблю! Мои детки! Я так буду скучать по вам! — плачу я, сильнее трогаясь словами детей:

— Милана, я буду скучать…

— Милана, Джексон, я не забуду вас никогда!

— Вы самые добрые!

— Вы такие красивые!

Их счастье на лицах и благодарности за впечатления — как им понравилось находиться на сцене, танцевать, демонстрировать наряды, говорит о нашей победе с Джексоном. И большего не нужно. До оглашения результатов ещё целых два часа времени.

Обнявшись с каждым родителем, не устающим повторять слова «спасибо за этот шанс» для их настоящих творческих деток, во мне не перестаёт расти чувство немыслимой радости.

Устроив детям сюрприз, мы с Джексоном отправляем их в волшебную комнату. С чинными манерами будущие мужчины-защитники ведут дам к столу. Александр, разыгрывая взрослого, подает руку скромной Мии, очаровательной Золушке. Гомон детей усиливается — их взор разбегается по всем роскошным угощениям. Мы улыбаемся при виде восторга крохотулек. Рассаживаясь, детки протягивают руки к сладостям, мигом опустошая их.

— Уплетают «хомячки наши». Ты так красиво всё разложил, спасибо, — мило смотрю на деток и шепчу Джексону, который через пару минут раздает подарочки для детей, девочкам — фирменные платья с перьями, мальчикам — запакованные коробки с конструктором. Стоя рядом с Фелицией, она целует его, объятого смущением, в щечку и что-то говорит ему. «Боже. На это не наглядеться».

Предчувствуя, что нас могут застать корреспонденты и задать косвенным путем щепетильные вопросы о любовных фронтах, на которых всё ещё ведутся бои, мы, держась настороже, принимаем серьезный вид и ограничиваем любые движения друг с другом, предотвращая последующие за всем этим нежелательные объяснения, подкрашенные неправдой.

Джексон отходит в сторону, чтобы ответить на звонок.

Переодевшись, я поддерживаю непрекращающееся общение с каждой мамочкой, удивляющейся способностями детей (они совсем не знали о нашем сценарии).

Я до сих пор не прибегаю к думам об отце, о Мейсоне, с которым мне не удалось поговорить наедине, чтобы разузнать, не передумал ли он снабжать город моими снимками.

Как только я вижу, что Джексон с тяжелым и закисающим видом укладывает телефон в карман, я, ставя стакан сока на стол, подхожу к нему.

— Мы можем поговорить?

— Тоже самое хотел предложить тебе. Отойдём в свободную гримерную? — предлагает он, с целью устранить перебивающие в разговоре голоса детей. Среди окружавшего нас веселья вести диалог об отце и время от времени перекрикивать звонкие голоса — неуместно и малокомфортно. «Как бы наше временное отсутствие наедине не сочли бы за выражение неприличия. Уже столько лиц знают о нас, даже дети давно всё поняли».

В мольбе, чтобы не наткнуться по дороге на дотошного Максимилиана, мы на расстоянии друг от друга, озираясь вперед, назад, заходим в комнатку. Я усаживаюсь на стул, у зеркала и, вспомнив образ изборожденного морщинами отца, прямо неспокойно выдаю:

— Папа в зале. — Опускаю голову на свои сплетённые руки, упорно их разглядывая.

«Отец не упустит момента не подойти ко мне».

Джексон, заложив руки за спину, охватывая твердо кистью запястье другой руки, помалкивает и беззаботно взирает в открытое окно, словно его эта мысль никак не трогает. Внимательно осматриваю его жест — он разочарован, расстроен или чем-то озабочен. «Разговор с Беллой был неудачным? Об этом он хотел поговорить со мной?»

Перед тем, как дать ему свободу слова, безвольно толкую начатые мною мысли об отце:

— Я не могу поверить, что кто-то его пригласил сюда… Ни с того ни с сего он бы не появился. — Я продолжаю раздумывать над тем, кто самовластно за моей спиной строит планы на мою жизнь. — Теперь же он не отвернется, он будет доставать меня, требовать прощения… — Я с силой сжимаю голову обеими руками, как будто хочу разломить череп. — Когда я его увидела, я вновь вспомнила, сколько боли он принёс мне и маме и… — Пожимаю плечами: — Не знаю, смогу ли я поговорить с ним, не крича, не ругаясь, не затрагивая прошлого… Смогу ли я выдержать уменьшавшуюся в разы дистанцию с ним… То он был вдали, а сейчас — рукой падать.

Молчание сохраняется. Изредка стены доносят шумы от звуковой аппаратуры.

— Джексон, — смотрю на него через зеркало, — ты ничего не скажешь? Ответь мне на один вопрос. Ты видел его или это…

Он монотонно вставляет после минувшей минуты:

— Я видел его.

— И? — чуть раздражённо бросаю я, не соображая, где его многословность и живость. Он со мной сейчас или нет? Сам вызвался поговорить, а сам отмалчивается.

— Я знаю того человека, который пригласил его, если ты об эт… — Он проглатывает слово, вертящееся им на языке. «Робеет?»

— И? Кто же он?

Он отворачивается от окна и враз гласит:

— Признаюсь. Этот человек перед тобой.

С большим стуком в сердце, я с резкостью совершаю оборот к нему, качнув так сильно столик, что с него слетает на пол стопка кистей для макияжа, и поражённая молвлю:

— Это ты посмел его п-позвать?

Мое негодование проступает краской на лице и выражается в следующих словах:

— И ты держал меня в безвестности?

— Я, — утверждает он, с виду спокойно, но по тону взволнованно.

— Это многое объясняет. Вот кому ты все время названивал и скрывал от меня!

Прежде чем он успевает возразить, я взрываюсь:

— Как? Да ты бездушен!

Боль пронзает виски.

— Что ты наделал? Кто тебя просил это делать? Ты понимаешь, какую проблему ты создал? Ты затеял совершать примирительные процедуры? Но сейчас не то время. Я в ссоре с мамой, а если она узнаёт… — уже громче говорю я, заламывая нервно пальцы, — …что же будет, когда она узнаёт… Ты не подумал?

Джексон, оторопев от моей реакции, дотрагивается до моих плеч руками, но я с какой-то отстраненностью одергиваю его руки:

— Милая, послушай, что я скажу.

Объясняясь о его поступке, он указывает, что видел необходимость в моём общении с ним, и считает, что мы должны не отрекаться друг от друга.

— Джексон, ну сказать об этом можно мне было? Зачем это делать без предупреждения? — не перестаю сетовать я.

Он пододвигает стул и садится рядом, укладывая руку на спинку стула.

— Я хочу, чтобы вы простили друг друга.

— Этого хочешь ты, но не я! — ворчу я, не смотря