Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Большинство членов Святейшего Правительствующего Синода в дни Февральской революции отсутствовали в Петрограде, разъехавшись по своим епархиям с наступлением Великого поста, но затем быстро вернулись в столицу. Согласно его штату, утвержденному еще в 1819 году, Синод состоял из семи лиц, один из которых назывался «первенствующим» (митрополит из самых значимых епархий), а остальные «членами» и «присутствующими». Члены Синода назначались пожизненно, присутствующие на время вызывались для участия в заседаниях. Священники в состав Синода включались не всегда как знак признания особых заслуг перед церковью (например, Иоанн Кронштадтский)[970].

«Революционный обер-прокурор» Владимир Львов 4 марта появился в Синоде, где объявил об освобождении РПЦ от прежней зависимости от государства, о ее праве определять форму церковного самоуправления и начать подготовку к Поместному собору. Из Синода, где первенствующим иерархом в тот момент был митрополит Киевский Владимир, вынесли царское кресло, было запрещено поминать в богослужении имена Николая II и членов его фамилии.

Шестого марта по настоянию Львова было опубликовано синодальное послание, в котором «верные чада Православной церкви» призывались к поддержке Временного правительства. Доводя до всех церковных организаций акты об отречении Николая и Михаила, Святейший Синод приказал: «Означенные акты принять к сведению и исполнению и объявить во всех православных храмах… после Божественной литургии, с совершением молебствия Господу Богу об утешении страстей, с возглашением многолетия Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному правительству ея»[971]. Гиппиус: «Вот, рядом, поникшая церковь. Жалкое послание Синода, пописанное «8-ю» смиренными (первый «смиренный» — Владимир). Покоряйтеся, мол, чада, ибо «всякая власть от Бога»[972].

Седьмого марта Владимир Львов заявил, что считает себя «облаченным всеми прерогативами прежней царской власти в церковных делах». Синод пытался возражать, но услышал, что обер-прокурор передаст всю полноту власти «только Всероссийскому Церковному Собору», но не Синоду, который не выбирал народ. Кроме того, Временное правительство предоставило себе и императорское право утверждать решения Святейшего Синода[973]. Тот 9 марта смиренно обратился ко всероссийской пастве: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни… Святейший Синод усердно молит Всемогущего Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Российского правительства, да даст ему силу, крепость и мудрость, а подчиненных ему сынов Великой Российской Державы да управит на путь братской любви, славной защиты Родины от врага и безмятежного мирного ее устроения»[974]. И в последующем Синод займет, скорее, конформистскую позицию. Церковно-государственные отношения стали во многом противоестественными. С одной стороны, с отделением церкви от государства их многовековой союз разрушался. С другой стороны, Временное правительство стремилось сохранить право контроля над внутренней жизнью Церкви. Естественно, что в глазах православных зависимость церкви от Временного правительства, лишенного всякой сакральности, выглядела нелепой.

В своей бурной реформаторской деятельности правительство и новый обер-прокурор Синода в значительной степени опирались и на те силы внутри Церкви, которые жаждали революционных изменений. Возобновила свою деятельность «группа 32-х» священников, вскоре переименованная в «Союз церковного обновления». 7 марта в Петрограде был учрежден «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян». Его секретарем стал будущий обновленческий митрополит священник Александр Иванович Введенский. «Действуя под покровительством Временного правительства, этот союз настаивал на скорейших преобразованиях церковного строя, которые должны были принять самый радикальный характер»[975]. Обновленцы были за отделение Церкви от государства, демократизацию внутрицерковного управления, переход на современный русский язык богослужения и григорианский календарь, введение брачности епископата и против восстановления патриаршества как противоречащего соборным началам.

Один из основателей и лидеров обновленчества профессор Борис Васильевич Титлинов не скрывал, что «задачи идейного характера заслонялись задачей использования сегодняшней победы над старым церковным режимом и даже жаждой отмщения… В области внутренних церковных задач Живая Церковь поставила целью освобождение церковной жизни из-под влияния епископата»[976]. Титлинов обратился к Владимиру Львову с просьбой помочь с созданием свободного печатного органа Всероссийского союза, и 24 марта без согласия Синода редактирование его ежедневной газеты «Всероссийский церковный вестник» было поручено Совету профессоров Петроградской духовной академии под руководством того же Титлинова. Вестник стал рупором обновленчества. При полной поддержке Временного правительства и на деньги Синода Союз издавал также газету «Голос Христа», а к осени основал собственное издательство «Свободный разум», которое выпускало и журнал с тем же названием[977]. И это в условиях, когда Советами были конфискованы типографии в Московской синодальной конторе, Киево-Печерской, Почаевской и Троице-Сергиевой лаврах, а печатание молитвенников и другой традиционной православной литературы запрещалось, поскольку там упоминались монаршие имена.

Двадцатого марта вышел закон об отмене ограничений в правах, связанных с религиозной и национальной принадлежностью. РПЦ теряла свое привилегированное положение. Церковь отстранялась от того, что ранее было без нее немыслимо. Похороны жертв революции 23 марта поразили не только алыми гробами. «Церемония была гражданской, — заметила великая княгиня Мария Павловна. — Впервые духовенство не принимало участия в государственном мероприятии»[978]. Поскольку жертвы революции были погребены без молитвы в неосвященной земле, казачьи полки столичного гарнизона отказались участвовать в церемонии. Гиппиус пишет в дневнике 25 марта: «Я (вечером на кухне осторожно):

— Ну что же там было? И как же так, схоронили, со святыми упокой, вечной памяти даже не спели, зарыли — готово?