Одного раза недостаточно - Жаклин Сьюзан

— Все в порядке, Ди. Можешь выходить. Дэвид больше не будет нас беспокоить.

Ди вытянулась в ванне, заполненной пеной. Из приемника доносились прекрасные песни Синатры. Весь мир был прекрасен. Май — прекрасный месяц в Нью-Йорке. Апрель тоже был прекрасным. Любой месяц прекрасен, когда Карла рядом. Их зимняя разлука была самой длинной. Пять долгих месяцев, проведенных Ди в Палм-Бич. Она едва пережила их. Иногда ей приходилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не поднять трубку и не позвонить Карле. Она была готова умолять Карлу, чтобы та приехала в Палм-Бич. Возможно, ее выдержка принесла пользу — когда Ди вернулась в Нью-Йорк, Карла по-настоящему обрадовалась их встрече.

Конечно, они пережили тот ужасный вечер, когда Дэвид ломился в дверь, точно разъяренный бык. Она бы никогда не поверила, если бы ей сказали, что Дэвид способен до такой степени потерять самообладание. Но он здорово напился. Она многого не расслышала — когда инцидент начался, она, испугавшись, бросилась в ванную. Но теперь, несомненно, Дэвид потерял Карлу. Он перестал быть одним из ее «симпатичных молодых людей», водивших бывшую актрису на балет или в кино.

Как ни странно, Дэвид не слишком сильно страдал из-за своей потери. В колонках светской хроники писали, что он периодически встречается с голландской фотомоделью. В разговорах с Ди он постоянно упоминал Дженюари.

Дэвид расстроился, когда девушка не смогла прилететь в Палм-Бич на пасху. Конечно, подготовка статьи о таком человеке, как Том Кольт, — весьма важное задание. Дженюари уже довольно долго находится в Калифорнии. «Любопытно, происходит ли между ними что-то», — подумала Ди. Нет, ерунда! Том Кольт женат и слишком консервативен для Дженюари. Майк проявлял странное равнодушие к работе дочери. Он пожелал слетать к ней, отсутствовал неделю и вернулся в хорошем настроении. Да, она может изменить завещание. Теперь, когда Дэвид не представлял угрозы в отношении Карлы, ей, Ди, все равно, женится он на Дженюари или нет.

Выйдя из ванной, она позвонила Джорджу Милфорду. Он тотчас подошел к телефону.

— Ди… я уже собрался уходить. Рад слышать тебя.

— Джордж, я хочу переписать завещание.

— Хорошо. Это срочное дело?

— Нет, но давай встретимся завтра днем.

— Хм, именно поэтому я и спросил о срочности. Завтра мы с Маргарет отправляемся в Париж. Ее племянница выходит замуж, и мы уже давно не отдыхали за границей. Мы плывем на корабле… будем отсутствовать целый месяц.

— О… — Ди в задумчивости прикусила губу.

— Если это не терпит отлагательства, я могу подождать тебя сейчас в моем офисе. Мы сформулируем новые пункты. Я готов задержаться тут на несколько часов… если ты свободна. Мы все обсудим, и я сделаю нужные записи. Завтра утром отдам машинистке новый текст, и если ты придешь, скажем, часам к десяти, мы нотариально засвидетельствуем документ.

Карла ждала ее к половине седьмого. Доработка завещания займет много времени.

— Нет, Джордж, это не настолько срочно. Я дождусь твоего возвращения. Желаю вам приятного путешествия. Передай привет Маргарет.

Она положила трубку и начала одеваться. Майк был в клубе «Монах». Она сказала ему, что идет на встречу бывших одноклассниц; Ди настояла на том, чтобы он остался в клубе пообедать и сыграть в карты.

— Я должна пойти. Я посещаю это собрание каждый год. Нас осталось только двадцать человек; мы сидим и часами вспоминаем нашу жизнь в школе мисс Брайерли. Если вернешься домой раньше меня, не жди моего возвращения, ложись спать.

Брак мешал ей. Теперь, когда Карла была рядом, Ди страдала, проводя время с Майком. После возвращения Ди из Палм-Бич Карла охотно проводила с подругой все часы, когда та была свободна. Не уклонялась от встреч под разными предлогами. («О, Ди, маэстро пригласил меня на обед. Он давно не работает и скоро отправится в дом ветеранов кино».) Аргументы Карлы всегда были вескими. Но она приводила их слишком часто, и Ди теряла душевное равновесие. Однако после Палм-Бич Карла ни разу не отказала Ди в свидании. Когда Ди, позвонив ей, говорила: «Я сегодня вечером свободна», Карла искренне радовалась. «Жду тебя, дорогая». Или: «Меня пригласили пообедать у Бориса, но я отменю встречу».

Конечно, Ди могла видеться с Карлой и днем, если бы была согласна подстраиваться под режим подруги и во всем уступать ей. Но Ди считала, что ходить повсюду с Карлой, сидеть в студии и смотреть, как бывшая актриса работает у станка, унизительно для нее. Ди шла на это в первые несколько лет их знакомства, когда просто видеть Карлу, иметь возможность появляться с ней в обществе было привилегией. Как ни странно, спустя годы, каждый раз при виде Карлы у Ди от волнения слегка кружилась голова. Но после того как их отношения приобрели стабильный характер, Ди стала считать неприемлемой для себя роль поклонницы, завороженно смотрящей на своего кумира. Она не соглашалась гулять в дождь и снег. Если Карла выглядела великолепно со снежинками на волосах или капельками влаги на лице, то у Ди в холодную погоду слезились глаза и текло из носа. Карла могла постоять под душем, потом вытереть полотенцем волосы и выглядеть превосходно. Ди требовалась ежедневная укладка.

Нет, Ди могла видеться с Карлой и поддерживать, равенство в их отношениях, лишь когда полька была гостьей в одном из ее домов… или когда они встречались в Нью-Йорке по вечерам. Женщина после сорока лет не в силах выглядеть великолепно при дневном освещении. Ди испробовала все. Пудра, которую она применяла, казалась либо слишком розовой, либо слишком желтой, либо бледнила ее. Но вечером она смотрелась восхитительно. Особенно перед камином или обедая с Карлой при свечах. Ди решительно отказывалась есть на кухне. В этом не было романтики. К тому же при таком свете она выглядела неважно. Карла не нуждалась в тональной пудре, ее кожа всегда была немного загоревшей. Карла была Карлой — никто не мог сравниться с ней. Даже спустя восемь лет Ди казалось невероятным, что Карла принадлежит ей. Нет… не принадлежит. Карла никогда никому не принадлежала. Даже Джереми Хаскинсу, которого она называла своим менеджером и близким другом. Она призналась Ди, что они однажды предприняли попытку стать любовниками, но из этого ничего не вышло. Ди познакомилась с Джереми в 1966 году, когда он приехал в Штаты; увидев сутулого старика с седыми волосами, она испытала такое облегчение, что устроила обед в его честь. И каждый год на рождество отправляла ему подарок.

Поддавшись внезапному порыву, она взяла чековую книжку и выписала чек на десять тысяч долларов. Она давно перестала делать Карле презенты. Карла никогда не носила драгоценности. А соболиную шубу, подаренную Ди, носила как обычное утепленное пальто. Ходила в ней во время снегопада до студии и обратно. Карла оживала, лишь получая деньги. Этот феномен был непонятен Ди. В конце концов, у Карлы приличное состояние. Господи… она столько лет снималась в кино. А теперь если и тратит средства, то лишь на содержание квартиры. Это были великолепные апартаменты в смысле планировки и размеров. Хороший дизайнер мог бы превратить их в настоящий дворец. Но Ди была уверена в том, что общая стоимость мебели не превышала пяти тысяч долларов. Разумеется, там поддерживались идеальная чистота и порядок. Карла могла своими собственными руками мыть полы и окна. На стенах висели картины — один Моне, два Рауля Дюфиса, Вламинк, этюды Домье. Это были подарки. На вопрос Ди: «Зачем тебе нужна двухэтажная десятикомнатная квартира, если ты пользуешься только тремя комнатами?» Карла, пожав плечами, ответила: «Мне ее подарили… с тех пор цена удвоилась». Ди перестала искать рациональное объяснение странностям Карлы. Полька отличалась удивительной скупостью. На рождество она дарила Ди кружку для пива с надписью «Сувенир из Нью-Йорка»… красную фланелевую ночную рубашку… польскую елочную игрушку. Ди объясняла это потрясением, связанным с войной. У всех беженцев есть какие-то странности.