Город в конце времен - Грег Бир

Джебрасси призадумался. Понемногу лицо его просветлело.

Эпитом одобрительно кивнул на реакцию юноши, взял с полки еще один том, подкинул на руке.

— Вообще говоря, мы не генерируем столь большие тома за один раз. Это было бы расточительством. Мы генерируем куда более короткие — оптимальной длины — строки символов и пропускаем их через анализаторы, которые отыскивают грамматические связи на основе ряда простых правил. Это помогает нам собирать — если угодно, прясть — более длинные тексты и все их варианты. Лишь после этого мы их каталогизируем. Тексты, основанные на предположениях — которые позволяют дальнейшую интерпретацию и расширение, — допускают сжатие. Их можно закодировать и сократить, причем без потерь. Более случайные или полностью бессмысленные тексты с такой легкостью сжать нельзя. Таким образом, с моей — внешней — точки зрения, Вавилон внутри камушка демонстрирует регионы особой плотности, а мы отыскиваем их, хотя это только начало работы. Число «пи», к примеру, полностью случайно — это я доказал самолично еще века назад — и его нельзя ужать, можно лишь свести его к уравнению. Любое уравнение напоминает фабрику. Любопытно отметить, что на периферии микрокосма «пи» перестает быть сложным — там оно равно двум. Можешь ли ты сказать, почему?

Джебрасси заморгал. Таких предметов он еще не проходил.

Эпитом продолжил:

— И разумеется, существует явление симметрии — во множестве обличий. К примеру, одна половина библиотеки симметрично отражает другую — те же самые тексты, только зеркально обернутые. Их можно устранить. Имеется великое множество прочих методов — одни примитивны, другие на редкость сложны, — на разработку которых ушла половина вечности, частично моей, а частично и тех индивидуумов, чьи личные «я» с тех пор канули в забвение.

— Как много всего позабыто, — сказал Джебрасси. — Но почему? Если вы способны создать Вавилон, разве нельзя сохранить реальные истории, чтобы любой смог их обнаружить?

Эпитом, похоже, был приятно удивлен этим вопросом.

— Пожалуй. Впрочем, не следует недооценивать масштабы этой задачи — крайне сложно знать все и везде. С другой стороны, шеняне не разглашали свои методики вплоть до момента, когда города Земли обнаружили, что их записи стали невозможно огромными. Сама Кальпа — ее оставшиеся бионы — покоится на фундаменте, образованном историческими сведениями земных библиотек: записи и носители памяти сбиты в единую массу и погребены — ничем не лучше древней коренной породы. Единственный способ, которым можно получить доступ к частям прошлого, имеет, по сути, трагический характер: надо следить, как Тифон пожирает это прошлое, рвет его на куски и притягивает к нашему финальному моменту существования — под руководством спутанных ассоциаций между вами и вашими визитерами. Я говорю о сновидцах.

— Печальная история, — сказал Джебрасси. — Однако она означает, что Тифон служит некоей цели.

— Я вижу, из тебя вышел бы прекрасный искатель, — заметил эпитом. — Но несчастливый. Если на то пошло, я и сам здесь несчастен. Кое-чего недостает.

— Жизни?

— Сюрприза. Непредсказуемости. Территории. Все и вся выложено на этих полках, поджидает своего открытия — но оно фиксировано. Когда семечко проклюнется, когда эти тексты станут частью нового космоса, изменится все. Бессмыслица станет столь же ценна, как и связные повествования, ибо мультиверсум строит себя в основном из непригодной для чтения мешанины, причем никто не знает, какой текст важен, а какой — нет.

Джебрасси вновь открыл книгу, однако буквы зыбко плясали у него перед глазами.

Эпитом предостерегающе вскинул палец:

— Нет, юноша, еще рано. Имеется один подлинный индикатор, неопровержимый маркер реальности.

В поле зрения Джебрасси все кружилось и расплывалось, однако слова эпитома ясно звучали в голове. Юношу подхватило и — словно мощным, но мягким ветром — понесло по спиральным лестницам: вдоль полок, вниз, вниз, куда-то вбок, снова вниз, обратно к Великим Вратам, захлопнувшимся сразу после того, как он скользнул внутрь.

Голос эпитома сопровождал его до золотистого стола.

— Когда открываешь книгу внутри Вавилона, ее текст чист, непорочен — черные символы на белой бумаге. Ничто не может испортить текст или нарушить твою сосредоточенность. Но в регионах за этими пределами — там, где еще сохранились остатки старой Вселенной, которой предстоит стать новой, будущей территорией, — раскроешь книгу, прочтешь страницу и… И некая живая тварь — крошечная, неожиданная и извращенная, — поползет по странице, пугая тебя. Наконец ты поймешь и улыбнешься: да, эта тварь живая — всего лишь насекомое, козявка, — но она умеет мыслить, живет по своим законам и, самое важное, не читает. Она не является частью библиотеки. Она бродит поверх текстов, неожиданная и предельно реальная.

— А я возьму и захлопну книгу, — прищурился Джебрасси.

— Э, нет. Ты этого не сделаешь. Эта тварь представляет собой предельный символ «той, которая согласовывает», которая позволяет памяти и, тем самым, самому времени тянуть свою пряжу. Это существо — друг матери всех муз, Мнемозины, — первый признак нового космоса. Раскрытие бутона нового творения — того, что живет и бродит поверх слов, — произойдет благодаря паучку, бегающему между строк.

ХАОС

Как далеко они прошли, сказать трудно, хотя Кальпу уже невозможно было различить за спиной. Три биона и Разбитая Башня исчезли, скрылись из виду, даже когда пилигримы спустились на дно каменистой долины.

Обратный путь должен был быть иным — если, конечно, они когда-либо пойдут назад или вообще захотят это сделать.

Серый луч с краями-лезвиями пронесся над головой, вызвав у Тиадбы щекотание в макушке. Помнится, Патун утверждал, что луч исходит от Свидетеля — некой личности или вещи, которую во что бы то ни стало необходимо избегать.

Звездные лодки — сотни, а может, и тысячи цилиндров, которые путепроходцы видели с противоположного гребня, — также пропали. Все, что удалось найти, спустившись вниз, были изломанные, хаотические ряды почерневших металлических скорлуп — продолговатые корпуса, почти занесенные дюнами из серого и черного гравия. А они-то наивно собирались их обследовать, удовлетворить свое любопытство…

Разведчики решили сделать передышку в этой долине, генератором реальности создав пузырь тепла и защиты, где можно откинуть гермошлемы, снять доспехи, почесаться, где зудит, и в целом почувствовать себе нормально.

Фринна и Херца сыграли пару заходов в «поймай меня», пригоршнями зачерпывая гравий и разрисовывая землю дугами и кольцами из перемежающихся серых и черных камушков.

Сквозь пузырь переносного генератора внешний пейзаж выглядел неприятно и странно. Разрушенные города по ту сторону долины колыхались, словно подражая водяной ряби. Лишь после того, как были надеты доспехи и гермошлемы, а генератор выключен, гигантские полусферические оболочки вместе с их вывороченными внутренностями вновь обрели прежний, более или менее ясный вид.