Разбой - Петр Воробьев

Нажав другую кнопку на телефоне, Горм вновь поднёс к уху трубку.

– Здесь Идан!

– Идан, готовь отключение от энергосистемы и переход на автономию! Готовность два часа!

– Есть готовность два часа! С четвёртым обменником что делать?

– Если деионизированной воды недостаточно, пусть пришлют из Кель Мора поездом, да чтоб до без четверти двух пополудни здесь была!

Одной из немногих положительных сторон ралландской верности обычаям было, что если конунг чего просил (особенно воды на болоте, или там жёлудей в дубняке), отказать ему значило опозориться. Горм довольно огляделся по сторонам. Сам себя он, к счастью, не видел, а остальная обстановка без какого-либо приукрашивания вполне тянула уже не на заголовок дённика, а на историческое полотно: «Ралланд приходит на помощь Нордланду». Буколический вид с холмами, развалинами, и овцами в окне, две рыжеволосых красавицы с румянцем праведного гнева на щеках, облачённые в ладно облегавшие их роскошные формы лёгкие домашние платья, стройная иноземка, сквозь очки на породистом носике изучающая свод законов, и пришедший издалека за помощью воин со скорбными складками недавних лишений на челе, в диковинном венедском наряде… Венедский воин в диковинном наряде выбрал именно этот исторический миг, чтобы приняться жрать, как не в себя, марог, макая куски в сливочный варенец.

Горм глотнул ергача, сдобренного теобромой, корицей, и мёдом, и вновь выглянул из окна. К полудню, назначенному вождям, телескопическим башням предстояло опуститься, а ошипованным металлокерамическим бронелистам по периметру замка воинственно встопорщиться, являя дневному свету дюжины гусеничных тележек на гидравлической подвеске, каждая больше, чем тяжёлый пятибашенный бронеход. «Мудрейшие мужи», окутанные облаками макубного дыма и химических паров веществ, хронически недоокислённых в ходе расщепления их организмами мёртвой воды, должны были опоздать на встречу примерно на час. Горм не имел излишне высокого мнения о своём риторическом искусстве, но и вожди не славились взыскательностью, тем более если речь шла о драке, вдобавок, на материке, да ещё и против кочевников с несметными стадами скота. За счёт последнего обстоятельства, где-то в половине второго надлежало ждать ещё похмельного или уже пьяного мычания клятв, обнажения мечей, и многоголосого прорёвывания боевых кличей «Мусклайге ан тиаранн!» и «Коннахт абу»!

К двум часам пополудни, гидравлическим цилиндрам следовало поднять гусеницы на два аршина, чтобы зря не изнашивать, дисковые тормоза на колёсных парах с гребнями были бы отжаты, магниторельсовые стояночные тормоза обесточены, и замок-путеукладчик «Коннахт» готов к путешествию по им же уложенной счетверённой железной колее на юго-восток, в порт Лорху и к Лестнице Великанов, для погрузки в плавучий док «Тылль», морской переправы к устью Риназа, и степенного, со скоростью быстрого ходока, но неостановимого путешествия на гусеницах в шипении клубов подогретого атомным котлом пара – к стенам Щеглова Острога.

– Мусклайге ан тиаранн! – вырвалось и у Горма, к восторгу Бланид и Бевинн.

«Пробудим сталь»!

– Дева должна быть, как мёд, – сказал Вратислав.

– Сладкая и благоуханная? – уточнил Самбор.

– Ну, и это тоже. Но я в другом смысле.

– Так в каком?

– В смысле, влип так влип.

Воевода замолчал и подпёр подбородок кулаком. Несебудка задумалась: как он выглядел в молодости, с волосами на голове? Волосы были, скорее всего, рыжие или тёмно-русые, но сейчас череп воеводы неравномерно покрывала поросль щетины цвета местами покрытой ржавчиной стальной проволоки. Как знали все поветы вблизи Гнёва, раз в неделю Вратислав подравнивал эту «причёску» машинкой для стрижки овец. С волосами он был бы, пожалуй, изрядно хорош собой, даже со слегка свёрнутым на сторону носом и лучевой отметиной через левую щёку, но видных длинноволосых мужей в западном Гардаре если и не водяному пруд пруди, то уж точно домовому на полати не вскинуть, а такой воевода водился только в Поморье. Малость облезлый, зато наш, умом да силой взял, и другого такого нет. Так решив, ключница в который раз подивилась на чудовищный шрам на Вратиславовом левом предплечье, а заодно и на то, что у локтя воеводина рука была ещё примерно в три раза шире, чем у запястья.

– Гость дорогой, чимара ли тебе, ергача ли свежего, а то пива, или мёда ставленого? – спросила Несебудка.

– Да не буду те во бремя, Несебудушка, – учтиво отказался тот.

Воевода поступился ергачом зря. Напиток был уже сварен, а зёрна для него вздорожали за последние месяцы вчетверо, да и по такой цене найти нелегко. То же казалось практически всех припасов, что не производились в Поморье. Мысленно неодобрительно засопев, повариха отошла за приспешный каток[293], где лежали уже очищенные, но ещё не порезанные черешки ревеня, стояли кувшинчик с мёдом, плошка свежего творога, и закрытый притёртой пробкой пузырёк с толчёным черноцветом, вопреки названию, белым, и тоже непомерно вздорожавшим. В кухню вошёл отрок, неся под мышкой свежеперелуженный таз для варки варенья, повесил таз за ручку на крюк, и бросил любопытный взгляд в сторону стола, за которым сидели мечник и воевода. Простительно, не в каждой кухне можно так вот запросто встретить воеводу всего Поморья, и к тому же неплохого колдуна, знающего массу заветных слов, чтоб мать сыра земля берегла.

– Стройко, – Несебудка потянула отрока за рукав, дабы привлечь его внимание. – Пойди на птичник, принеси мне полторы дюжины утиных яиц, да смотри, чтоб свежих и без зародышей! И скажи Руське, пусть просеет три марки пшеничной муки, две ячменной, смешает вместе…

Сразу после упоминания Руськиного имени, Стройко заторопился к двери.

– Только чтоб сперва посуду насухо обтёрла! – только и успела напутствовать повариха.

Кого б теперь послать за маслом на маслобойню? Разве что Самбора? Он недавно починил электродоилку, и с маслом помог бы, конечно, но как-то не по обычаю при поморянском воеводе посылать гнёвского мечника за маслом… Против обыкновения, Самборова беседа с воеводой не клеилась – словно Вратислав говорил не совсем о том, о чём хотел, и оба собеседника это чувствовали. Несебудка взяла колошенский зубчатый нож и принялась резать ревень на вершковые кусочки в плоском тареле, чтоб сок не пропал, переключившись на размышление, не стоило бы несколько диалептов размягчить начинку на сковороде, прежде чем класть в пирог. Может, и стоило, но сперва сделать тесто и поставить на холод. За спиной поварихи, что-то зашуршало, потом заскрипела дверца одного из поставцов. Или в замке завелась гигантская мышь, падкая на пряники, или…

– Дубынька, – не оборачиваясь, сказала повариха. – Больше двух не воруй, а сопрёшь, пойди на маслобойню, принеси мне три марки масла, да сперва руки вымой!

– Я один для Геалы сиротки! – начал оправдываться Дубыня.