Лунная долина - Джек Лондон
Шрифт:
Интервал:
Они беседовали с Ганстоном несколько часов; и чем больше он рассказывал о китайцах и об их способах ведения хозяйства, тем сильнее росло в душе Саксон чувство досады. Она не сомневалась в фактах, которые приводил комиссионер, но эти факты не увлекали ее. Они не вязались с ее представлением о лунной долине. И лишь после того как их разговорчивый спутник сошел с поезда, Билл выразил словами волновавшие ее смутные мысли.
— Ну! Мы ведь с тобой не китайцы! Мы белые. Какому китайцу придет на ум носиться на лошади сломя голову ради своего удовольствия? Ты когда-нибудь видела, чтобы китаец проплывал через полосу прибоя в Кармеле? Или занимался боксом, борьбой, бегом, прыжками исключительно из любви к спорту? Ты когда-нибудь видела, чтобы китаец, взяв ружье, отмахал шесть миль и вернулся домой веселый и довольный с каким-нибудь тощим зайцем? Ведь что китаец делает? Работает до потери сознания. Ничего другого знать не хочет. Да к чертям всякую работу, если жить только ради этого! Я достаточно наработался в своей жизни и умею работать не хуже любого из них. Но какой в этом прок? С тех пор как мы с тобой странствуем, Саксон, я твердо понял одно: работа — далеко еще не все в жизни! Черт! Да если бы вся жизнь состояла только в работе, так нужно бы поскорее перерезать себе глотку, и прощайте. А я хочу, чтобы у меня был и дробовик, и ружье, и хорошая верховая лошадь, и я не желаю так изматываться, чтобы не иметь сил любить свою жену. Зачем это нужно — быть богатым, зарабатывать на картофеле двести сорок тысяч долларов?.. Смотри на Рокфеллера! Он вынужден сидеть на одном молоке. А мне подавай бифштекс и такой желудок, чтобы подошву переваривал! И мне нужна ты, и свободное время, и возможность вместе повеселиться. Зачем жизнь, если в ней нет радости?
— О Билл! — воскликнула Саксон. — Вот это я все время и чувствовала, только слов не находила, чтобы сказать. Именно это меня и мучило. Я уж решила, что мне, видно, чего-то не хватает и я не гожусь для деревни! Ни разу я не позавидовала этим португальцам в Сан-Леандро, я не хотела быть на их месте, и не хотела быть на месте далматинцев из Пахарской долины, и даже на месте миссис Мортимер. И ты тоже им не завидовал. Нам с тобой нужна лунная долина — не так уж много работы и чтобы можно было веселиться, сколько душа просит. И мы будем искать эту долину, пока не найдем. А если не найдем, так все равно будем жить интересно, как мы живем с самого ухода из Окленда. Знаешь, Билл… мы никогда, никогда не будем работать с тобой до потери сознания, правда?
— Никогда, — убежденно согласился Билл.
С вещами за спиной они вошли в Блэк Даймонд. Это была небольшая деревушка, состоявшая из разбросанных лачуг; на главной улице чернела непролазная грязь, еще не просохшая после весеннего дождя. Тротуары казались горбатыми из-за множества неровных ступенек и площадок. Ничто не напоминало Америку. Фамилии над темными грязными лавчонками были явно иностранные, американцу их и не выговорить. Единственную грязную гостиницу содержал грек. И греки сновали всюду — смуглые мужчины в высоких сапогах и беретах, пестро одетые простоволосые женщины, ватаги коренастых, крепких ребятишек. Все они говорили с чуждыми интонациями, перекликались резкими голосами и болтали с присущими жителям Средиземноморского побережья живостью и экспансивностью.
— Гм! Где же тут Соединенные Штаты? — пробормотал Билл.
По берегу стояли заводы рыбных и овощных консервов, и работа там кипела; но тщетно путники искали среди рабочих американские лица. Билл утверждал, что только счетоводы и мастера американцы; остальные — сплошь греки, итальянцы и китайцы.
Придя на пароходную пристань, они увидели, как подплывают ярко раскрашенные греческие лодки и, выгрузив груду сверкающего лосося, отходят от берега. Нью-Иоркский канал, — как называлась тинистая речка, на которой стояла пристань, — поворачивал на запад и на север, а затем терялся в общем русле двух слившихся рек — Сакраменто и Сан-Хоакин.
За пароходной пристанью тянулся ряд рыбачьих пристаней, а дальше шли мостки для сушки сетей; и здесь, вдали от шума и гама чужеземного поселка, Саксон и Билл сняли с плеч свою поклажу и расположились отдыхать. Высокий шуршащий камыш рос прямо из глубокой воды, у самых свай полусгнившей пристани. Против поселка лежал длинный плоский остров, и на фоне неба выступала зубчатая линия тополей.
— Совсем как на той голландской картине с ветряной мельницей, которая висит у Марка Холла, — заметила Саксон.
Билл показал рукой на устье речки и на белевшую за широкой водной поверхностью группу крошечных домиков, позади которых, подобно мерцающему миражу, развертывалась низкая гряда Монтезумских холмов.
— Вон те домики — это Коллинсвилл, — сказал он. — Сакраменто протекает мимо Коллинсвилла, оттуда можно подняться до Рио-Виста, Айлтона и Уолнот-Грова, да и вообще попасть во все те места, о которых нам рассказывал мистер Ганстон. Сакраменто отделен от Сан-Хоакина целой вереницей островов и узких рукавов.
— Хорошо на солнышке, — зевнула Саксон. — И как здесь тихо, хотя мы так близко от этих чудных иностранцев. Подумать только! В городах люди сейчас избивают и убивают друг друга из-за работы…
Время от времени вдали проносился пассажирский поезд, и на его грохот отзывались эхом отроги Чертовой горы, вздымавшей к небу свою грузную, покрытую лесом, раздвоенную вершину. И опять воцарилась сонная тишина, которую лишь изредка нарушал далекий возглас на чужом языке или постукивание моторного рыбачьего катера, медленно входившего в устье реки.
Шагах в ста от них, у самых тростников, стояла на якоре нарядная белая яхта. Несмотря на небольшие размеры, она казалась поместительной и удобной. Из трубы печурки поднимался дым. На корме было выведено золотыми буквами название яхты — «Скиталец». На рубке, греясь в лучах солнца, лежали женщина в розовом шарфе и мужчина. Мужчина читал вслух, женщина шила. Рядом с ними растянулся фокстерьер.
— Да, им не нужно торчать в городах, чтобы быть счастливыми, — заметил Билл.
Из каюты на палубу вышел японец, сел на носу и принялся ощипывать курицу. Перья уплывали длинной вереницей к устью реки.
— Посмотри, Билл! Он ловит рыбу! Он привязал лесу к пальцу ноги! — удивленно воскликнула Саксон.
Мужчина отложил книгу и взялся за лесу, женщина подняла глаза, терьер залаял. Рыболов, перебирая руками, стал вытягивать лесу, и на крючке оказалась крупная рыба. Когда рыба была снята с крючка и леса с новой приманкой закинута в воду, мужчина снова обмотал ее вокруг пальца ноги и снова взялся за книгу.
С берега на мостки сошел другой японец, остановился рядом с Саксон и Биллом и окликнул людей на яхте. Он нес свертки с мясом и овощами; один карман его был набит письмами, другой — газетами. В ответ на его зов сидевший на носу японец встал, продолжая держать в руках полуощипанную курицу. Лежавший на крыше каюты человек сказал ему что-то, отложил книгу и, вскочив в привязанный к корме белый ялик, принялся грести к берегу. Подведя лодку к мосткам, он сложил весла, взялся за причал и приветливо поздоровался с Биллом и Саксон.
— О, я ведь вас знаю! — к немалому изумлению Билла воскликнула Саксон. — Вы…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!