Возвращение - Геннадий Владимирович Ищенко

войнах, начиная с Кореи.

– Мы рассмотрим этот вопрос на Политбюро, – пообещал он, – а я предварительно поговорю с Сусловым. Вы дождётесь Вику? Вот и хорошо.

На ёлку в Георгиевский зал мы не попали из-за Люси: поднимаясь по лестнице, она умудрилась потянуть связки на левой ноге.

– Уже двадцать шестое, а ногу ты растянула сильно, – сказал я плачущей подруге, – поэтому ёлка в Кремле однозначно накрылась. Ничего, живём не последний год, а пока хватит и наших ёлок.

Глава 31

– Я сама дойду!

– Я тебе дойду! – рассердился я. – Уже прошлась вчера сама, и какой результат? Обновила растяжение и теперь будешь опять валяться в постели. Поэтому скажи спасибо за то, что носят на руках!

– Спасибо.

– Так-то лучше! – Я взял подругу на руки и вышел с ней в прихожую. Здесь на ощупь обул старые осенние туфли, которые использовал для пробежек из одной квартиры в другую, открыл входную дверь и вынес Люсю на лестничную площадку.

Как назло, снизу поднимались соседи, живущие на пятом этаже.

– С наступающим Новым Годом! – поздравил я остолбеневшую пару. – Не обращайте внимания, у девушки травма ноги.

Пройдя мимо них, я открыл нашу дверь и занёс подругу в квартиру. Здесь уже собрались обе семьи. Два сдвинутых стола ломились от совместной готовки наших матерей, у окна стояла шикарная ёлка, а телевизор отодвинули и повернули так, чтобы всем было видно.

– Куда тебя сгружать? – спросил я. – Может, положить на тахту и кормить из ложечки?

– Посади на этот стул, – показала мама. – Здесь удобней сидеть и не придётся поворачиваться, чтобы смотреть телевизор. Садитесь, скоро начнут показ фильма!

– Давайте поедим, пока идут новости, – предложил я, – а то сейчас изойду слюной.

Мама принесла пюре, и все его наложили в тарелки, потом то же сделали с мясом.

– Остальное берите сами, – сказала она и села за стол рядом с отцом. – Наконец-то!

Объявили наш фильм, и в обвешенный гирляндами ламп самолёт начали грузиться Деды Морозы. Потом пошли титры, после которых показали заснеженную поляну с танцующими парами.

– Ешьте, пока всё не остыло, – сказал я, видя, что все уставились в телевизор. – Интересное не скоро, а нас покажут чуть ли не в самом конце.

Пока танцевали ряженые, мы утолили первый голод, потом с удовольствием послушали Пьеху. После её номера Хохряков выбрал себе в качестве охотников Леонова с Анофриевым и выдавал им музыкальные инструменты вместо ружей. Напевая шуточную песню, они пошли в лес искать артистов. Белоснежку с гномами, игру на пиле и братьев Мартьяновых с их плюшевым тигром смотрели без интереса. Интермедия Мироновых была откровенно слабой, но все смеялись. После азербайджанского квартета «Гайя», наконец, появилась троица комиков из «Кавказской пленницы». Сначала они просто бегали по лесу, а потом показали отрывок из фильма с песенкой о султанах. Выступление гимнастов и балет я посмотрел с интересом. Первая серия закончилась русским танцем.

– Когда покажут вас? – спросила Ольга. – Сколько ещё ждать?

– Примерно через полчаса, – сказал я. – Смотри балет. Красиво танцуют. «Вальс цветов» из «Щелкунчика». Всегда слушаю его с удовольствием.

– А почему Пьеха поёт второй раз? – спросила Ольга, когда зазвучал «Манжерок».

– Потому что она замечательная певица, – сказал я. – Магомаев тоже будет петь два раза.

– Уж басню можно было бы не рассказывать, – сказала Надежда. – Наконец-то он закончил!

– Майя! – обрадовалась моя мама, любившая Кристалинскую.

Певица поведала об ушедшем детстве, и начался танцевальный номер.

– Это Шубарин! – вскочила Таня. – Смотрите, как он будет танцевать!

– По-моему, ещё четыре номера, а потом будем мы, – припомнил я.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Ольга. – Этот фильм показывают в первый раз!

– Режиссёр сказал, – соврал я. – Оттанцевал твой Шубарин, Танечка. Сейчас сыграет оркестр, а потом начнёт танцевать толпа таких же шубариных, только чёрных.

– Как это? – не поняла сестра.

– Балет Дагомеи, – объяснил я, – или то, что негры называют балетом. Да, забыл, будет ещё петь Адамо.

– Мой рояль! – обрадовалась Люся. – Я играла на нём в нашем номере.

Сыграл оркестр Орбеляна, спел Адамо и закончился негритянский балет.

– Мама, вот они! – закричала Ольга.

Посмотреть наш номер было действительно интересно.

– Не думала, что удастся твоя затея, – сказала Таня. – Вам помогали?

– Только свели с режиссёром, – ответил я. – Если бы он зарубил номер, никто не стал бы вмешиваться. Почему так плохо едите? Скоро уже есть торт, а почти все закуски целые. Я же говорил, что нужно меньше готовить. Как хотите, а я поем. Никто не будет печень трески?

– Сейчас будут бить куранты! – сказала Люся. – Нужно выпить, а ты лопаешь!

– Я вам тоже плесну, – сказал отец, разливая по бокалам шампанское.

– А мне? – протянула свой бокал Ольга. – Хоть чуточку!

– Володя, дай ей самую каплю, – сказала Надежда. – И мне только на донышко.

– Ну что же, – сказал отец, поднимая бокал под бой курантов, – год был для нас… удивительным и полным сюрпризов. Давайте выпьем за всё хорошее, что в нём было, а было его немало!

В половине первого Ольгу отправили спать, а остальные просидели за телевизором до двух часов. Смотрели праздничную программу, обсуждали наше выступление и продолжали подъедать закуски. Потом убрали со стола, разместив недоеденное по двум холодильникам, и разошлись по своим комнатам спать.

– Ой, а мы забыли о бенгальских огнях! – вспомнила Люся, когда я перенёс её в их квартиру и посадил на кровать.

– И хорошо, что забыли, – отозвался я. – Их нужно жечь на улице. И вони не будет, и ничего не загорится. Да и что в них интересного?

– Когда ты так говоришь, я вспоминаю, что ты намного старше меня, – вздохнула она. – В тебе слишком много рассудительности. Всё-то ты знаешь, и ничего тебе не интересно.

– Я предупреждал о своём преклонном возрасте? Смотри, ещё не поздно выбрать кого-нибудь помоложе и безрассудней. Правда, тогда тебе придётся ждать два года, а мне – ещё больше, пока подрастёт Вика. Зато породнюсь с генсеком.

– Ах ты бессовестный! – Люся повалила меня на кровать и навалилась сверху. – Задушу! Не мне, так и никому!

Я кубарем скатился с кровати и отошёл к двери, застегивая пуговицы на рубашке. Доиграемся когда-нибудь…

– Пойду, а то твои родители из-за меня не ложатся, – сказал я и вышел из её комнаты.

– Уже уходишь? – спросила Надежда, которая стелила постель.

– Да, пойду. Спокойной ночи.

Странный вопрос. Что, уже можно не уходить? Я зашёл в нашу квартиру и запер за собой дверь. Родители легли, но из-за меня не выключили торшер. Это сделал я, после чего на ощупь прошёл в свою комнату и сел за стол. Слова подруги о