Снеговик - Жорж Санд

Едва он заметил Христиана, как стал делать ему какие-то знаки, которых тот не понял, но догадался, что надо молчать, и прицелился в медведя. К счастью, перед тем как спустить курок, он еще раз взглянул на Ю Бетсоя и увидел, что тот, отчаянно взмахнув рукой, запрещает ему стрелять. Христиан, подражая ему, жестом спросил, следует ли бесшумно прирезать зверя, и когда Бетсой утвердительно кивнул, направился прямо к медведю, который, в свою очередь, с рычанием поднялся навстречу ему во весь рост.

— Скорей, скорей, или мы погибли! — крикнул даннеман, схватив ружье и подстерегая у берлоги какого-то невидимого врага.

Второго окрика Христиану не понадобилось. Когда медведь, несколько ослабевший от нанесенной ему раны, схватился обеими лапами за протянутую к нему левую руку Христиана, обмотанную веревкой, охотник ударом ножа вспорол ему брюхо, но забыл, что зверь может рухнуть на него и что следует поэтому быстро отскочить в сторону. К счастью, медведь повалился на бок, увлекая за собой Христиана, но страшные когти его, сведенные последним усилием, вонзились лишь в полу куртки.

Христиан, пригвожденный к снежному сугробу тяжестью лукавца и когтями его, вцепившимися в одежду, с трудом поднялся на ноги, пожертвовав большей частью оленьей куртки, одолженной ему майором; но ему было не до куртки: даннеман схватился с другим неприятелем. Он только что выстрелил наудачу в темное логово, и навстречу ему с угрожающим видом вылез другой лукавец, черный, молодой, но уже огромный, а два медвежонка, каждый величиной с крупного щенка дога, путались у охотника в ногах с единственным намерением дать стрекача и едва не повалили его в снег. Даннеман, готовый скорее погибнуть, чем упустить тройную добычу, оперся спиной о древесные стволы, образующие как бы природную арку перед входом в логово. Он боролся с молодым медведем, раненным его пулей; но медвежатам все же удалось опрокинуть Бетсоя, и раненый медведь в ярости уже набросился было на него, когда Христиан, хладнокровно и уверенно прицелившись, раздробил пулей голову зверя на расстоянии фута от головы даннемана.

— Молодец! — сказал даннеман, быстро вскочив на ноги. Но медвежата уже перелезли через него и убегали, а он хотел во что бы то ни стало их схватить.

— Стойте, стойте! — сказал ему Христиан, внимательно следивший за беглецами. — Смотрите-ка, что они делают!

Медвежата подбежали к трупу матери и прижались к ней, прячась под окровавленной тушей.

— Правильно! — сказал даннеман, потирая руку, сильно помятую медведем, несмотря на веревку. — Нам убивать их незачем, у каждого из нас уже есть своя добыча. Позови друзей; я еще должен дух перевести, и к тому же, сознаюсь, натерпелся я страху. На волосок был от смерти. Если бы не ты… Да зови же их. А я потом договорю.

И пока Христиан звал друзей во всю силу своих легких, даннеман, все еще слегка дрожа, но зорко оглядываясь по сторонам, наспех перезаряжал ружье на случай, если медвежатам вздумается отойти от трупа матери и бежать в лес до прихода охотников.

Те вскоре явились с трех сторон сразу, так как издалека услышали выстрел. Ларсон первый поздравил Христиана с победой, увидев валявшуюся у его ног огромную медведицу.

— Осторожнее! Стойте! — крикнул Христиан. — У нашей медведицы есть, оказывается, приплод — двое красавцев медвежат, вот они! Прошу вас, пожалейте бедных сирот, возьмите их живыми.

— Конечно, — ответил Ларсон. — Помогайте, друзья. У нас тут завелись воспитанники!

Труп медведицы окружили и приподняли с осторожностью, так как всегда следует опасаться, не прикидывается ли медведь мертвым. Не без труда захватили детенышей, которые скалили зубы и выпускали когти, тщательно опутали им веревками лапы и морду, после чего на досуге охотники вдоволь налюбовались на превосходную добычу, найденную в берлоге, и только собрались посетовать на свою неудачу, как даннеман опередил их.

— Вам придется простить меня за мой поступок, — сказал он молодым офицерам. — Я подозревал, что у этой огромной зверюги есть детеныши. Кстати, я ведь говорил вам, что она пятнистая? О, ее-то я отлично разглядел, не то что детенышей; ну, а дружка ее совсем не видел. Мне, правда, говорили, что медведица-мать часто берет к себе на зиму молодого лукавца, хотя бы тот вовсе не приходился отцом детенышам и не принадлежал к той же породе, что их отец, чтобы защищать и растить медвежат, если ее убьют. Я сам такого никогда не видел и потому по очень-то верил этим россказням. А теперь увидел своими глазами и навсегда поверил. Если бы я догадался об этом, я взял бы с собой вас обоих, чтобы каждый убил по отличному зверю; но кто мог знать, что такое случится? Стрелять я не собирался, ружье взял только из предосторожности, на случай, если господин, которого я веду, промахнется и окажется в опасности. Что касается рогатины, я вовсе не думал, что она мне пригодится, и потому даже не проверил, в порядке ли она. Теперь я расскажу тебе, как было дело, — продолжал даннеман, обращаясь уже к Христиану. — Я тебе сказал, что вернусь за тобой, когда расставлю остальных по местам; так я и сделал и пошел было прямо к тебе, но, видно, какой-то зверь попортил мои вешки, поставленные прошлой ночью, и я не то что заблудился, а неожиданно оказался возле берлоги и сообразил это, когда было уже поздно отступать. Лукавица услышала мои шаги; она пошла на меня, оттого что была с детенышами. Я замахал руками, чтобы спугнуть ее и заставить уйти в берлогу; но она не испугалась и встала на задние лапы. Тогда мне пришлось распороть ей брюхо рогатиной, и в то же время я дважды позвал на помощь. Дружок ее вылез на порог своего дома, услышав мой голос, и я кинулся навстречу, чтобы не дать ему уйти, совсем позабыв, что сломанная рогатина осталась возле медведицы. Мне казалось, что она мертва, но когда я подошел, она поднималась на ноги и опять падала. Долго тянулось для меня время, пока ты не пришел, господин Христиан; ведь с одной стороны от меня была мать, которая вот-вот могла собраться с силами и броситься на меня, а с другой — ее дружок, который забился в свою берлогу и ждал удобной минуты, чтобы вместе с ней кинуться на меня, не говоря о детенышах, а уж они-то, я знал, будут путаться под ногами, едва завяжется бой. Против всех этих врагов у меня была только одна пуля, а этого было мало, и я даже не решался прицелиться, так как лукавцы при виде направленного на них оружия сразу переходят в нападение. Тут мне стало страшно, и я без стыда могу в этом признаться, ибо не убежал; и вот — все четверо у нас в руках. Казалось мне, что целый год прошел, а ведь ты, видно, быстро явился, господин Христиан, раз все так хорошо обошлось. Да, говорю, очень хорошо все обошлось, и ты настоящий мужчина! Мне жаль, что до того мы с тобой обменялись горькими словами. Все это позабыто, и я тебе дарю свое сердце, точно так же как ты подарил мне жизнь. Обнимемся же, и помни, что я тебя обнимаю как сына.

Христиан горячо обнял далекарлийца, и тот рассказал остальным о том, как юноша после рукопашной схватки с медведицей весьма вовремя прикончил дружка «в двух дюймах от моей головы, вот вам крест!» Скромность вынудила Христиана уличить даннемана в изрядном преувеличении; но Бетсой, увлекшись рассказом, и слышать ничего не хотел, а так как доказать обратное было невозможно, подвиг молодого искателя приключений принял поистине исполинские размеры в воображении Ларсона и его друзей. Их уважение к Христиану соответственно еще возросло, и в этом не было ничего удивительного. Самообладание всегда говорит о подлинном мужестве. Того, кто гибнет, жалеют, тем, кто побеждает, восхищаются. Отнюдь не восхищаясь собственной особой, Христиан испытывал живейшую радость оттого, что приобрел право на дружбу даннемана, которого отныне считал своим кровным родичем; но он остерегался дальнейших расспросов и решил дознаться правды другим путем, пусть даже пришлось бы ему потратить на это немало времени и терпения.