Илья Муромец. Святой богатырь - Борис Алмазов

– Значит, когда нужно – брат, а когда нужно – нет… – грустно улыбнулся Борис.

– Да ты что, не понимаешь, что будет, если он на престоле киевском усядется? Державе новой – конец! Придут папские попы да рыцари из стран западных… Ты что, не ведаешь, что с Польшей, а наипаче того с Чехией приключилось?

– А что приключится, ежели я на брата своего меч подыму? – спросил Борис.

– Отец твой Владимир, царствие ему небесное, не боялся проливу братьев своих идти! Проливу Ярополка да Олега!..

– Вот за тот грех мы и расплачиваемся! – твердо сказал князь. – Воины-то пока не понимают, но ты-то, друг мой ближний, пойми: не в силе Бог, но в правде! И ежели правду мы менять ежечасно станем, что от нее останется? Мы же христиане! Как же мы завет Божий нарушим? – Борис говорил, и с каждым словом голос его крепнул, точно он убеждал сам себя. – Конца не будет! Я пойду на Святополка, Ярослав – на меня, – Глеб подрастет – на Ярослава… Чем сей грех братоубийственный остановим?

– Так от веку было! – не нашелся что возразить Георгий.

– Так от веку было, пока Христос нам путь к спасению не указал! Нельзя ближних в жертву приносить, какой бы сладкой победа ни казалась!

– Нельзя без жертв! – закричал Георгий.

– Нельзя, – согласился Борис. – Но жертвовать можно только собой.

– Опомнись!

Но Борис уже вышел к войску. Утренний ветер хлопал знаменами и помавал золототкаными хоругвями с ликами Спаса и Богородицы. Солнце отражалось в шлемах, плясало на панцирях латников. Ветер трепал длинную шелковую багряную рубаху Бориса, трепал его густые кудри.

Без шлема и без меча стоял он перед войском, ждавшим его приказа. Но не приказ произнес молодой, почти совсем юноша, в первом темном абрисе бороды, князь.

– Не могу поднять руку на брата своего! – Голос его сорвался.

Он вспомнил, что когда-то не смог сказать сего Ярополк, которого так же дружина вынудила идти на брата, на Олега. И не спас он державы своей, погубив брата.

– Не могу я поднять руку на брата моего! К тому же и на старшего, коего чту, как отца!

Выкрикнув эти слова, он будто сто пудов с души снял. И, совершенно успокоившись, повернулся и скрылся в шатре.

Он слышал, как с перебранками и смехом расходилась дружина. Как, не зайдя проститься, уводили воеводы свои отряды по городам и вотчинам, а пешцы расходились сами – куда глаза глядят. Войско ждало войны и было обмануто дважды. Не было войны с печенегами, не было пьянящей сечи, не было и добычи, и теперь, когда можно пойти на богатый и безоружный Киев и погулять, пограбить всласть, князь приказа не отдал.

– Да нешто он князь! – говорили дружинники. – Вот Святополк – князь. А и пущай говорят, что он прав на престол Владимира не имеет! А он как раз и занял Киев! Вот это – князь! А наш все чего-то медлит, все молится. Да что он, поп, что ли?..

Борис, лежа в шатре, заплакал. Георгий слышал, как, поднявшись, князь молился вслух перед трехстворчатым византийским складнем:

– Не отвергай слез моих, Владыко, ибо я уповаю на Тя! Пусть удостоюсь участи рабов Твоих и разделю жребий со всеми Твоими святыми, Ты – Бог милостивый, и славу Тебе возносим вовеки. Аминь!

Недаром Анна учила сына молитвам, недаром познавал он премудрость учения книжного с греческими и болгарскими священниками, принимая не умом, но душою учение Христово…

Слушал, притаившись у шатра, венгр Георгий слова господина своего, и странное ощущение ясности и радости охватывало его. Прежде все было сложно, постоянно нужно было думать о том, как должно поступать, а теперь все стало ясно и понятно, словно кто-то сказал ему:

«Следуй за господином своим, и станешь славен вовеки и обретешь Царство превыше всех царств земных и место вечно, место покойно в чертогах Господних… Ибо, как сказал Давид в Псалтири своей: Праведнии живут вечно и от Господа им награда и украшение им от Всевышнего».

Всю ночь от стана Борисова на Альте уходили войска, оставляя его с одними ближними отроками и телохранителями. Борис отстоял вечерню в походной церкви, где служил следовавший за войском православный священник. Утром, умывшись и, как всегда, строго и опрятно одевшись, приказал князь служить заутреню и сам стал читать Евангелие и Псалтирь.

Посланные от Святополка подошли к шатру, где шла служба, и услышали звонкий голос князя, вычитывающего по книге:

– Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня…

Словно завороженные стояли Путьша, Талец, Елович, Ляшко и до зубов вооруженные слуги их, не смея приблизиться или прервать чтение псалмов Борисом.

– Окружили мя скопища псов и тельцы тучные обступили меня, – неслось из шатра.

И убийцы невольно переглядывались.

Переступая на месте, они забряцали доспехами, и Борис, услышав в шатре их движение и шепот, понял, кто пришел и что будет. Зная, что его слышат стоящие у шатра, собрав все мужество, он начал читать:

– Слава Тебе, Господи, за все, ибо удостоил мя зависти ради принять свою горькую смерть и претерпеть все ради любви к заповедям Твоим. Не захотел Ты сам избегнуть мук, ничего не пожелал Себе, следуя заповедям апостола: «Любовь долготерпелива, всему верит, не завидует и не превозносится… В любви нет страха, ибо истинная любовь изгоняет страх». Потому, Владыко, душа моя в руках Твоих всегда, ибо не забыл я Твоей заповеди. Как Господу угодно, так и будет.

Старый, опытный и много повидавший священник все понял, понял и Георгий, прислуживающий при утрене в храме. Не сдерживая слез, старик сказал, стараясь подбодрить князя в страшные грядущие минуты:

– Милостивый и дорогой господин наш! Какой благости исполнен ты, что не восхотел ради любви Христовой воспротивиться брату, а ведь столько воинов держал под рукой своей…

– Это никогда не кончится! – крикнул Путьша, решительно кинувшись к шатру.

Они ворвались с обнаженными мечами и, толкая друг друга, не по-воински, а как убийцы, зажмурясь, начали совать мечами в спину, в грудь и живот Бориса. Георгий, как велела воинская выучка, кинулся к ним и закрыл собою оседающего наземь господина. Его тут же проткнули чуть не насквозь мечами. Подхватив вываливающиеся кишки, он выбежал из шатра.

– Чего стали? Чего ждете? – кричал Путьша, но убийцы словно оторопели.

Борис, в мокрой от крови рубахе, поднялся во весь рост.

– Стойте! – сказал он. – Дайте помолиться, – и, оборотившись к иконе, прохрипел: – Ты, Господи, будь свидетель и не осуждай их за грех этот! Но прими душу мою с миром. Слава Тебе, щедрый Дарователь жизни, что сподобил меня подвига, достойного святых мучеников! Слава Тебе, Христос, слава безмерному Твоему милосердию, ибо направил Ты стопы мои на правый путь! Аминь! Ну, что стали? – сказал он, оборачиваясь к стоящим кучей убийцам и захлебываясь кровью. – Заканчивайте порученное вам! Да будет мир брату моему и вам, братие! – И повалился, хватаясь за убийц, прямо вперед, обливая их своей кровью.