Наследник Тавриды - Ольга Игоревна Елисеева

Советники собрались в просторном покое с ложными колонами из малахита. Все чувствовали, что настал решительный момент. Каждая секунда ожидания накаляла атмосферу. Но часы отсчитывали четверть за четвертью, а великие князья не шли. Михаил опаздывал, его не было в городе. Вступив в зал ровно в одиннадцать, Николай извинился тем, что хотел непременно привести с собой брата, который мог бы лично подтвердить все, что написано в посланиях из Варшавы.

— Я выполняю волю цесаревича Константина, — сказал великий князь, садясь.

Все безмолвно смотрели на него. Чтобы прекратить затянувшуюся паузу, Никс взял манифест о своем восшествии на престол и начал читать его. Советники встали. Николай подумал, что и ему надо встать, поднялся, продолжая читать. Эхо от его голоса еще дрожало под потолком, когда члены Совета, не проронив ни слова, склонились перед новым государем в глубоком поклоне.

Был понедельник, первый час ночи, что многие считали дурным началом. Николай Павлович пошел в свои покои. Его встретила Александра. Вместе они сели на диван. Муж держал ее за руку.

— Все называют меня счастливцем. — Его губы искривились в такой кислой улыбке, будто за щекой была клюква. — А Константина — моим благодетелем.

— Бог им судья. — Шарлотта сама помогла мужу раздеться. — Идем спать. Ты устал и извелся.

Никс проводил ее до постели и вышел в смежный со спальней покой. Он хотел помолиться один, но через минуту услышал тихие всхлипывания. Александре жаль было их прежней жизни, старого дома в Аничковом дворце, где счастливо, весело, бестолково семья росла и обожала самое себя. Муж вернулся, встал перед кроватью на колени, называл ее императрицей, целовал в мокрые щеки. Потом сказал:

— Обещай мне быть мужественной. Надо перенести все, что бы завтра ни послала судьба. Если придется умереть, то умереть с честью.

— Что за мрачные мысли? — Шарлотта встрепенулась.

Николай перекрестил жену и побрел к себе в кабинет. «Завтра я или император, или без дыхания».

29 ноября 1825 года. Санкт-Петербург.

— Царь умер! Это вы его у меня вырвали! — Якубович, знаменитый кавказский забияка, тряс Кондратия Рылеева за грудки. Поэт сопротивлялся, но что поделаешь против эдакого кабанищи? Отвратная рожа, усы торчком, на голове черная повязка, во лбу гниет рана, из которой хирурги не могут извлечь осколок. Аккуратный Рылеев постарался отцепить от лацканов фрака пухлые кулаки кавказца. Игрок, дуэлянт, похититель невест, поджигатель аулов. Такой человек нужен. Кому-то придется нанести роковой удар.

— Полно, у нас еще два «царя» на очереди, — рассмеялся поэт. — Выбирайте любого.

— Эти мне зла не делали, — буркнул Якубович. — На мой вкус, лучше Константин, он старый котище, уж как придавит мышь, та не пикнет. А Николай что? Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Кто его знает?

Рылеев постарался отделаться от шумного гостя, заверив, что о дальнейших намерениях пришлет сообщить особо. Когда тот удалился из приветливой гостиной на Мойке, оставшимся сразу стало ясно, как много места он занимал.

— Вы ему верите? — с сомнением спросил Александр Бестужев.

— Не более, чем остальным.

Настроение царило подавленное. Подполковник путей сообщения Батеньков, невысокий, с нервными руками и быстрым взглядом, выразил общее мнение:

— Лучше бы нам, господа, разойтись. После присяги Константину упущен случай, подобного которому не будет еще лет пятьдесят. Теперь все пропало.

— Вы правы. — Рылеев поморщился. — Князь Оболенский вчера посылал спрашивать у кавалергардского корнета Александра Муравьева, можно ли надеяться на их полк. Тот отвечал, что это намерение безумное. То же и по другим частям.

— Чтобы всколыхнуть солдат, нужны веские доводы, — поддержал хозяина дома Николай Бестужев. — Надобно говорить, что министры скрыли настоящее завещание царя, что там дана свобода крестьянам, а служба убавлена до пятнадцати лет. Тогда будет толк.

— Чего же мы сидим? Нынче ночью обойдем посты в столице и расскажем правду!

Батеньков посчитал затею глупой и откланялся. А поэт под руки с братьями Бестужевыми погрузился во вьюжную ночь, чтобы у каждой полосатой будки замедлять шаг и угощать служивых новостью. Их жадно слушали. Верили сразу. Но слабый грудью Рылеев скоро закашлял и, несмотря на бобровую шубу — дар Русско-Американской компании своему бессменному управляющему — почувствовал себя больным. Пришлось возвращаться домой. Пить очищенное вино и есть кислую капусту.

Тем временем князь Сергей Трубецкой заканчивал чаевничать у старинного приятеля Опочинина. Тот смеялся, рассказывая, как теперь перед ним заискивают придворные, только потому, что прежде он был дружен с Константином Павловичем. У бывшего адъютанта с языка срывались фразы вроде: «Ну, вся надежда на Милорадовича! Он один скрутил Николая в бараний рог и решительно отказал в помощи столичного гарнизона». Князь невзначай задавал то один, то другой вопрос и под конец знал куда больше, чем сам Опочинин. Добряк выпроводил приятеля около девяти, ибо жена уже начинала сердиться. Трубецкой побрел по дворцовой площади к Главному штабу и там под аркой столкнулся с генералом Шиповым, командиром Семеновского полка.

Это был дар Провидения. В прежние годы Шипов принадлежал к числу заговорщиков, но потом волей обстоятельств отошел от товарищей. Они сердечно поздоровались, пожали руки и спрятались от пурги за углом арки.

— Большое несчастье, если Константину быть императором! — прокричал Шипов, стараясь заглушить ветер.

— Почему ты такого мнения?! — встрепенулся Трубецкой.

— Он варвар! Не жалеет людей! С детства не хотел ничего знать, кроме солдатиков!

— Но Николай жесток!

Шипов махнул рукой.

— Николай просвещенный человек, а Константин дикарь!

— Значит, если мы соберемся потребовать перемены правления, на твой полк рассчитывать нельзя?!

— Вы с ума сошли?! — искреннее удивился Шипов. — Нашли игрушки!

На том и расстались. Трубецкой был уверен, что генерал не донесет. А Шипов проклинал случай, сведший его с бывшим товарищем.

При выходе на Невский князь поравнялся с компанией молодых офицеров-кавалергардов. Они шли, перегородив улицу, махали руками и смеялись.

— Почем баранов продают? — Был их вопрос к каждому встречному.

— Бьюсь об заклад пятьюдесятью рублями, что корона достанется Константину! Кто против меня?

— Я! Я! Ставлю на Никса.

Трубецкой узнал в крикунах поручика Анненкова и корнета Арцыбашева, членов Южного общества. Замедлил шаг, поздоровался.

— Князь Сергей Петрович! — Анненков протянул руку. — А вы на кого ставите?

— На конституцию. — Его шутка была встречена взрывом смеха.