Князь. Записки стукача - Эдвард Радзинский

Читая дневник Императора…

Ближе к концу Император забывает первоначальную задачу секретных записок – описывать только дни покушений.

Это оттого, что он все время ждет… очередного покушения! И оно может стать концом. Так что в последний год жизни он начинает записывать просто так – для себя.

Я очень помолодел. Мне нравится, как в юности, «делать козу» – сердить родню. И я продолжаю знакомить с женою всех скрытых недругов и главное – родное семейство. На очередной семейный прием пригласил Сашу с Минни и брата Мишу (Великий князь Михаил Николаевич) с супругой и всеми их многочисленными детьми. Шутливо, но чуточку грозно просил не сообщать мне о нездоровье и обязательно приехать.

Мы стояли перед дверью Малахитовой гостиной. Я услышал, как церемониймейстер постучал три раза об пол жезлом:

– Его Величество и светлейшая княгиня Юрьевская!

Милая страшно боялась, но я сжал ее руку и сказал:

– Вперед, в атаку на врага! Ура!

Двери отворились, и мы вошли в залу.

Михайлова женка демонстративно смотрела в сторону, Цесаревна старательно потупилась. Вполне рассчитывая на лояльность своего брата, я не питал особых иллюзий относительно поведения Саши в присутствии моей славной невестки.

Однако все держались – последовали самые вежливые, улыбчивые поклоны. Милая любезно ответила на них и… села в кресло рядом со мной.

После возмущенного взгляда Минни я вспомнил, что это кресло покойной Маши. Милая, видно, тоже вспомнила и покраснела. Она очень волновалась. Я, как мог, старался ее ободрить, нашептывал ей разные милые словечки в маленькое ушко, радостно восхищался всем, что она говорила, успокаивающе поглаживал её руку… От этой моей заботы – увидел – появилась ярость на лицах дам. Я же в ответ смотрел на них с дружеской улыбкой, приглашая разделить мое счастье, и вообще много шутил…

Я заметил, что моя красавица с ее лучистым взглядом с первого мгновения покорила сердца всех мужчин, а также Мишиных детей… Бедная милая наивно попыталась понравиться Минни и престарелой Мишиной жене – она решилась принять участие в их разговоре, но они тотчас умолкли.

Мы перешли в зеленую столовую. К концу обеда гувернантка Мэри радостно ввела в столовую троих детей.

– А вот и мой Гога! – Я схватил моего веселого мальчугана и подбросил вверх. Он хохотал, а на лице милой появился ужас.

Я посадил его на плечо. Теперь он возвышался над всеми нами, и даже Саша вынужден был запрокинуть голову.

И тут я им и подстроил «козу»:

– Скажи-ка нам, Гога, как тебя зовут?

– Меня зовут князь Георгий Александрович Юрьевский, – ответил мой Гога, пытаясь оторвать мою бакенбарду.

– Приятно познакомиться, Георгий Александрович. А не хочется ли вам, молодой человек, князь Юрьевский, сделаться Великим князем?

– Саша, ради Бога, оставь! – быстро пролепетала милая (как же она их боится!). От страха забыла о нашем идиотском этикете и посмела назвать мужа – Государя – уменьшительным именем!

Надо было видеть их сперва испуганные, а потом возмущенные лица.

Они отлично поняли, куда я клоню. Мой Георгий Победоносец будет Великим князем. Но для этого нужно совсем немного – чтобы милая стала Императрицей.

Лорис доложил мне разговор между Мишей и его старухой по возвращении домой:

– Я никогда не признаю эту авантюристку. Я ее ненавижу! Как смеет она в присутствии Императорской Семьи называть «Сашей» твоего брата Императора?!

– Ты не хочешь понять до сих пор, моя дорогая, – ответил преданный Миша, – хороша ли она или плоха, но она замужем за Государем. С каких пор запрещено женам называть уменьшительным именем своего законного мужа в присутствии других? Разве ты называешь меня «Ваше Императорское Высочество»?

– Как можно делать такие глупые сравнения! Я не разбила ничьей семьи. Я вышла за тебя замуж с согласия твоих и моих родителей. Я не замышляю гибели Империи!

Особенно хороша последняя фраза…

Но откуда все это знает Лорис? Кто-то доносит? Да, кто-то следит! Как, впрочем, наверняка следит и за мной.

– Почему они так жестоки? – спрашивала милая ночью.

– Потому что ты посмела полюбить человека, который, к твоему несчастью, является Императором Всероссийским. И, что еще ужаснее, любит тебя…

Милая мечтает уехать от них в Ливадию. Но я боюсь – страшно сказать – оставить столицу на собственного сына! Вчера велел Лорису позвать его во дворец. При большом упрямстве мой гигант бесхарактерен, но я умею его ломать.

Лорис держал умную речь. Он обстоятельно (в который раз!) доложил Саше, что расправы приводили только к усилению влияния революционеров, в то время как новая политика сделала главное. Впервые за долгие годы общество поворачивается лицом к Власти.

Я мрачно молчал. Этого мой Саша больше всего боится.

Лорис ушел, и у нас с ним состоялся разговор.

– Надеюсь, ты понял, что мы выиграли?

– Да, – сказал глухо.

– Но это только начало пути… Он постепенно приведет нас к Конституции. Только она замирит страну. Ты и это понял?

– Это что же значит – парламент? Государю придется слушать мнение каких-то скотов?

– Это значит, что пришло время удержать страну у самого края бездны. Запомни навсегда: чтобы спасти самодержавие, мне придется его ограничить. Лучше это сделать сверху, чтобы не сделали снизу…

В глазах его читался ужас.

Я сказал, что ему следует приехать ко мне в Ливадию. И предупредил, что милая на этот раз будет жить со мной.

– Но где ж она будет жить?

– Ты уже понял – в покоях Маши. Там нет других.

– Тогда лучше мы уедем в Данию… – Но, встретившись со мной взглядом, добавил испуганно: – Моя Маша так решила.

– Передай ей: если это случится, ты тотчас перестанешь быть Наследником.

Он попросил прощения. Уходя, обнял меня… на всякий случай.

И я его обнял. И добавил:

– Ты очень прав, мой милый Саша. Ты вовремя вспомнил, что при твоем деде, прадеде и прабабушке Цесаревичи слушались Государей. Причем беспрекословно. Ибо хорошо помнили историю несчастного сына Петра Великого…

Он еще раз сказал:

– Прости.

Теперь я мог спокойно оставить на него Петербург.

Вернулся из Царского села… У Царскосельского вокзала ждал экипаж с казачьим эскортом.

Поехали в Зимний.

Если бы царь знал, что случилось в те дни…