Прах и пепел - Анатолий Рыбаков

Хотелось спросить: где миллионы крестьян, погибших в коллективизацию от голода, где герои гражданской войны, порубленные в тридцать седьмом году, почему немцы в Сталинграде? Но, помня свое обещание Игорю, Варя отмалчивалась, только поражалась тому, сколько намешано в таких людях, как искривлены у них мозги. Приютила сироту, простая добрая русская баба, ан нет, «пролетарская солидарность». И так все здесь.

В сентябре управление передали в ведение вновь созданного Донского фронта и перебросили в Камышин, разместили в деревне по дороге на Сталинград. Всю ночь собирали и упаковывали бумаги, чертежи, папки, утром подали машины, погрузили имущество со столами и стульями и двинулись в путь.

Перевозила их присланная авторота. Варя вглядывалась в лица шоферов, вдруг среди них Саша: знала от Нины, что он военный шофер. Саши не оказалось, да и невероятным было бы такое совпадение.

От их деревни до Сталинграда меньше ста километров, война ощущалась совсем близко. Опять, как и под Москвой, Варя выезжала на рубежи. Иногда часами сидела на обочине у КПП – контрольно-пропускного пункта, дожидаясь попутной машины. По шоссе, проселочным дорогам шли толпы беженцев из разрушенного Сталинграда, раненые, в грязных окровавленных бинтах, кто на костылях, кто опираясь на палку, им навстречу двигались войска, артиллерия, автоколонны, юркие штабные машины обгоняли грузовики, на КПП их останавливали, проверяли. Варя уже привычно вглядывалась в лица шоферов, по-прежнему ее не оставляла нелепая мысль, что увидит за рулем Сашу. На горизонте полыхали пожары, немецкие самолеты бомбили дорогу, бомбили суда на Волге, их атаковывали наши истребители, воздушные бои можно было наблюдать каждый день, все останавливались, смотрели в небо, и, когда наш самолет сбивал вражеский и тот, дымя, падал на землю, люди кричали: «Ура!», солдаты кидали вверх пилотки, женщины хлопали в ладоши, и Варя хлопала – молодцы наши летчики!

Появлялась наконец машина, идущая в нужном направлении, Варя взбиралась в кузов, было тесновато – и груз, и люди. Однажды ехала в машине, где в кузове лежала бочка с бензином, при толчках она накатывалась на пассажиров, приходилось удерживать ее ногами. Бывали и ночевки на холодном земляном полу, и исчезнувшие продпункты, если везло, получала суп из перловки с куском хлеба.

Ездила с Телянером в Заварыкино, в штаб инженерных войск фронта. Молодые, деловые военные инженеры быстро и смело все решали, приветливые, гостеприимные, подарили Телянеру прозрачный мундштук из плексигласа, Варе – кинжал, рукоятка обмотана красным немецким проводом.

– Красиво, – сказала Варя, – но зачем мне кинжал?

– Это дамский кинжал, видите, маленький, – пояснил инженер, сделавший подарок.

– Для самообороны, – улыбнулся второй.

– В ближнем бою, – подмигнул третий.

Веселые ребята, доброжелательные, простецкие, подтянутые.

– Здесь совсем другой воздух, – сказала Варя Телянеру, – нет нашей затхлости, нет обожравшихся морд, красных от пьянства глаз, как у Бредихина.

– Вы правы.

Как-то согласовывали план тылового рубежа обороны. Начальник фортификационного отдела Свинкин, молодой, очень высокий, на голову выше Телянера, полковник, остался доволен:

– Сейчас утвердим у генерала.

– Но его сначала должно подписать мое начальство, – засомневался Телянер.

– Товарищ майор, – возразил Свинкин, – пока вы повезете его обратно, подпишете, пришлете сюда, я понесу к генералу, и неизвестно, будет ли генерал на месте, пройдет много времени, а времени нет, полосу надо возводить срочно. Вашей подписи для нас достаточно. Ведь вы его согласовали у себя?

– Конечно, обговорили с главным инженером.

– Вот видите, пошли!

Они отправились к начальнику инженерных войск фронта – Алексею Ивановичу Прошлякову, вежливому, сдержанному сорокалетнему генералу. Доложили план, Прошляков слушал внимательно, разглядывал чертежи, не задавал лишних вопросов, написал сверху: «Утверждаю», бросил короткий, как бы мимолетный взгляд на Варю. Она привыкла к таким взглядам, лицо ее выражало подчеркнутое равнодушие.

Прощаясь, Свинкин сказал:

– Киснете в своем управлении, переходите к нам. Давид Абрамович через год будет полковником. Варвара Сергеевна – майором. Я серьезно говорю.

Вернулись в управление. Телянер отправился с докладом к Бредихину. Возвратился мрачный, злой, бросил чертежи на стол.

– Что случилось? – спросила Варя.

– Наш дуболом недоволен – посмели без него обращаться к самому Прошлякову.

– Но мы не обращались, нас привели к нему.

– Я ему объяснил, но он ничего слушать не желает.

– Идиот! – сказала Варя.

– Он не идиот, он хотел сам попасть к генералу.

Вскоре прибежал вестовой:

– Товарищ воентехник первого ранга, вас полковник к себе требует!

– Идите, – сказал Телянер, – будет допрашивать как свидетеля.

Варя явилась к Бредихину, тот кивнул на стул.

– Что у вас там произошло, в штабе фронта?

– Ничего. Утвердили план.

– К генералу Прошлякову ходили?

– Да.

– Вас я не виню, Варвара Сергеевна. Но Телянер, как он посмел без согласования с управлением?

– План был оговорен с главным инженером.

– Подписи главного инженера на плане нет. И моей подписи нет. Как он мог действовать через наши головы?

– Майор Телянер не хотел идти к генералу. Но полковник Свинкин потребовал немедленно утвердить план, чтобы завтра же послать его в войска. Он сам понес его к генералу Прошлякову и нас повел с собой.

– Вы… вы тут ни при чем. Но Телянер… Телянер… Он должен был отказаться идти к генералу. Нет, полез, захотел свою персону показать.

Он покачал головой, злобно усмехнулся:

– Вот нация! Во все дырки суются! Без мыла лезут.

Варя встала.

– Вы сказали: «нация»?! Вы антисемит? Нацист? Фашист? Как вы смели?!

Он тоже поднялся.

– Но-но, не особенно здесь! Думаете, генеральская жена, так вам все можно?!

– Я не желаю с вами разговаривать… Не желаю вас слушать!..

– Будешь слушать! – грубо крикнул Бредихин. – Не позволю склочничать!

– Вот что, полковник, – сказала Варя, – сейчас вы вызовете начальника отдела кадров и оформите мне направление в штаб инженерных войск фронта. Завтра утром предоставите машину для переезда. Если не хотите скандала, на этом расстанемся.

На следующий день Варе вручили бумагу о том, что она направляется в распоряжение штаба инженерных войск фронта, и запечатанный пакет с ее личным делом. На «эмке» полковника она уехала в Заварыкино.

Через неделю в штаб инженерных войск фронта перевелся и Телянер.