Паруса, разорванные в клочья - Владимир Шигин

Помимо бумаги о подвиге мичмана Греве, Трескин написал и представление о награде «убитой вестью о его смерти матери», которая «будучи вдовой недостаточного состояния, могла ожидать от него на старости утешения и помощи», ибо сверх того, что о нем сказано в настоящем рапорте, он «подавал надежды со временем быть одним из полезнейших членов своего Корпуса».

Через несколько дней в Кронштадт прибыло торговое судно «Геба» с остальными членами экипажа. Командир «Ингерманланда» Трескин тотчас продолжил писать отчет о случившемся. Еще не обсохли чернила на последнем листе бумаги, а документ уже лег на стол к императору. Николай Первый занимался делом «Ингерманланда» самолично и дотошно.

Первые сведения о числе погибших, достигшие Петербурга, были весьма неточны. Позднее было условленно, что из восемьсот девяносто двух человек, бывших на борту «Ингерманланда», погибло триста восемьдесят девять человек. Из пяти старших офицеров, находившихся на корабле, погибли три, а из двадцати девяти обер-офицеров — семнадцать, из сорока семи унтеров — двадцать три, из пяти мужчин-пассажиров — четверо, из четырнадцати музыкантов — восемь, из трех денщиков — двое, из семисот пятидесяти трех матросов остались навсегда в море триста четыре человека. Кроме того, в момент кораблекрушения на борту «Ингерманланда» находились двадцать восемь женщин и восемь детей. В живых остались лишь семь женщин и один ребенок — сын боцмана Завьялова.

Гибель «Ингерманланда» потрясла всю Россию. За упокой «сгинувших в море Немецком» служились панихиды от Вильно до Охотска. Художники живописали крушение на огромных, многометровых полотнах. Поэты слагали в честь погибших поэмы:

Торжественно буря завыла, дымясь,

Из бездны кипящей гора поднялась.

И ангел-губитель по ярусам пены

В корабль уже входит, как ратник на стены.

Сразу-же вспомнили о событиях давнего 1798 года, когда у того же Скагеррака потерпел крушение на линкоре «Принц Густав» отец нынешнего командира «Ингерманланда». Кое-кто усмотрел в том высшее Провидение. Суд по расследованию причин гибели линейного корабля «Ингерманланд» был назначен из числа самых опытных флагманов Балтийского флота. Разбирательство длилось несколько месяцев.

Сам капитан 1-го ранга Трескин в письме на имя дежурного генерала так описывал основную причину катастрофы, которая некоторыми, даже излишне ретивыми, судьями почти не ставилась ему в вину: «Ваше превосходительство! Приготовьтесь узнать о величайшем несчастии, какое может постигнуть на юре человека: корабль „Ингерманланд“ погиб, ударившись о подводные каменья в 15 или 20 милях от норвежских берегов, не означенных на карте; вместе с кораблем погибло все казенное и частное имущество, и многие люди…»

Об обстоятельствах своего спасения он показывал в ответах перед судом следующее: «Усталый, весь разбитый, в крайней горести от великости несчастия, в беспамятстве и бреду, я не имел места где прислониться: все возвышенные места были заняты людьми. Я обхватился за шлюпбалку, на которой удержаться не мог, свернулся и упал за борт…»

В конце концов суд оправдал командира и полностью одобрил поведение экипажа корабля, определив:

«Капитан 1-го ранга Трескин не может быть обвинен в несоблюдении того, что предпринять должно по правилам морского искусства, и крушение корабля приписать единственно несчастной случайности.

Единогласные показания о принятых в сем случае мерах доказывают, что исполнено было все то, что в подобных обстоятельствах предпринять было возможно.

Показания офицеров и нижних чинов единогласно свидетельствуют, что командир не собственною волею покинул останки корабля, с коего упал он в воду.

Офицеры и нижние чины, все без исключения, исполняли свои обязанности, как повелевали долг службы и присяга; комиссия не могла не обратить внимания на особо похвальное сохранение дисциплины и строгой подчиненности команды, чему имеются в подобных случаях столь редкие примеры».

На итоговом заключении судебной комиссии император Николай Первый начертал: «Объявить капитану, что я его не виню в потере корабля, а офицерам и нижним чинам — что я совершенно доволен их поведением во время сего несчастья».

Российское правительство щедро наградило всех, кто участвовал в спасении людей с «Ингерманланда». Награждены были губернатор провинции и городской судья Христианзанда, капитан шхуны Андерс Бенсен и конечно же отважный капитан Николай Николайсен. Самому городу Мандалю было пожаловано две тысячи червонцев для оказания материальной помощи нуждающимся местным морякам. Деньги выделил российский император из своего личного бюджета. На них горожанами был основан фонд императора Николая, действующий и по сей день.

Первые годы ингерманландцы неизменно собирались в день гибели своего корабля. Вспоминали пережитое, поднимали чарки за погибших. Затем, как обычно бывает в жизни, встречи эти стали проходить все реже и реже. Жизнь разбросала бывший экипаж линейного корабля по всей империи.

Павел Михайлович Трескин вместе со своей верной подругой Марьей Давыдовной после завершения следствия уехал в заштатный Свеаборг. Несмотря на оправдательный заключительный судебный акт, с его карьерой было покончено навсегда. Но Трескин об этом особо и не жалел. В течение долгих двенадцати лет заведовал он тамошним портом. Однако время и болезни брали свое. В 1853 году Трескин подал прошение об отставке, которое было вскоре удовлетворено. В том же году бывшего командира «Ингерманланда» уволили с производством в чин генерал-майора.

Сослуживец Трескина по «Ингерманланду» мичман Говоров так написал о своем командире: «…Во мнении света погибли твоя прежняя слава, достоинство, честь. Не унывай, гордись заслуженным названием моряка! Бог, царь и свидетели общего бедствия рассудят справедливо страшную борьбу твою, ты станешь выше жребия людей обыкновенных — ты был избранник рока». Наверное, лучше о командире «Ингерманланда» и не скажешь…

По-разному сложились судьбы офицеров-ингерманландцев. В огне Крымской войны отличились лейтенанты Александр Дергачев и Яков Васильев, мичман Людвиг Рененкампф и Капитон Бубнов. Одним довелось принять бой у стен Свеаборга, другим — хлебнуть лиха в Севастопольской эпопее.

Двое из офицеров «Ингерманланда» — лейтенанты Александр Шигорин и Александр Дудинский — долгие годы посвятили исследованию Каспия. Именно им принадлежит честь освоения штормовых каспийских просторов на первых пароходах.

Добрую память оставил о себе и бывший мичман корабля Аполлон Говоров. Через два года после гибели «Ингерманланда» он написал замечательную по правдивости и бесхитростности книгу «Описание крушения российского 74-пушечного корабля „Ингерманланд“, случившегося 31-го августа 1840 года в Скагерраке у норвежских берегов близ маяка Окс-Э».

Что касается матросов с «Ингерманланда», то, по-видимому, их дальнейшая жизнь была типичной для всех нижних чинов русского флота тех лет. По истечении двадцатилетней службы их ждали матросские слободки или инвалидные дома…

Имя же «Ингерманланд» не кануло в Лету. Уже в 1843 году с Архангельской верфи сошел новый 74-пушечник, которому передали имя погибшего у норвежских берегов корабля.