Крылья распахнуть! - Ольга Голотвина

Это опаснее, чем просто ударить ножом. Но когда Ференандо ду Вега-Тьерра боялся рискованных дел?

Тщеславие напало на здравый смысл и загрызло его насмерть.

Бесшумный шаг за порог… каюта маленькая, до койки три шага…

Второй шаг…

И нога наступила на что-то мягкое, живое.

Раздался гневный вопль – и в босую ногу вцепились когти.

Спандиец мог бы смолчать, получив рану. Но нападение из мрака было таким неожиданным, что Ференандо взвыл.

И слились вместе два голоса. Полный страха и боли крик убийцы – и боевой клич свирепого кота, продолжавшего драть чужака когтями и не дававшего вражеским рукам оторвать себя от добычи.

Этот двойной ор не только разбудил капитана, не только заставил сорваться с коек всю команду – он встряхнул даже трюмных крыс, еще не добитых котом по прозванию Бертран Острый Коготь.

* * *

Эдон Ференандо ду Вега-Тьерра угрюмо стоял на палубе. Бежать он не пытался. Столпившийся вокруг экипаж «Миранды» не дал бы ему даже дернуться.

Кот-победитель сидел на бухте каната и старательно вылизывался. Ни команду, ни изловленного злодея Бертран не удостаивал даже взглядом. Хотя на пленника вполне стоило посмотреть. У Ференандо был такой вид, словно его основательно пытали. Правая нога и обе руки изодраны в кровь, даже на физиономии следы когтей – хотя даже сам кот вряд ли смог бы понять, как он до лица-то дотянулся. По сравнению с этими боевыми ранениями не казалась такой уже страшной скула, подбитая в драке с леташами.

Боцман и Райсул, в отличие от кота, не сводили глаз с несостоявшегося убийцы. В их взглядах читалась судьба пленника, весьма простая и незавидная.

У юнги Олуха вид был такой, словно это его изловили на месте преступления. Боцман успел емко и веско высказать ему свое мнение о вахтенных, под носом у которых по кораблю шастают убийцы.

Боцман понимал, что бранить надо бы Мару. Но язык не поворачивался. На нее и смотреть-то было горько.

Женщина сидела на палубе, глядя перед собой пустыми, мертвыми глазами. Она молчала с тех самых минут, когда ее привели в чувство, рассказали о поимке убийцы – а она взахлеб, громко покаялась в невольном предательстве. Выкричалась – и теперь молчала.

Рядом с Марой, словно охраняя ее, застыли Лита и Филин.

Илв запутался в происходящем, но с уверенностью понял: Маре сейчас плохо. И Филин готов был драться за подругу хоть с целым светом… лучше, конечно, вон с тем расцарапанным чужаком.

– Капитан, ты глянь, что я нашел-то! – подошел к Бенцу погонщик. – Он эту штуку обронил, когда наш Бертран его взял в обработку.

На лопате, которой юнга обычно разбрасывал по палубе песок, Отец осторожно держал гладкую золотистую веревку, завязанную петлей и по концам украшенную черными шариками.

Капитан присвистнул:

– Если это то, о чем я думаю… ну, тогда эта тварь и каторгой не отделается!

– А докажите, что мое! – дерзко откликнулся пленный. – Мало ли какая дрянь у вас на шхуне валяется!

– Что такое, а? – шепотом спросил Райсул боцмана.

Тот негромко объяснил:

– Я так понимаю, какое-то незаконное колдовство. У нас чародеи получают разрешение от властей: кто светильники делает, кто талисманы для лескатов, кто еще что… А вредные для людей штуковины делать запрещено.

Отец услышал и добавил мрачно:

– Я про такое читал. И даже видел один раз. Эту петельку на человека накинуть, заклинанье сказать – и человек будет в твоей власти. Что велишь, то и сделает.

– Вот так, да? – оскалился Райсул. – Может, накинуть ее на шею этому… кошачьему корму? И велеть убить эдона Манвела?

Капитан заинтересованно обернулся на голос – но тут же махнул рукой:

– Не выйдет. Мы заклинание не знаем. А он вряд ли скажет… вот ты бы сказал?

– Ну, у меня бы, может, и сказал, – бросил Хаанс. Увидел на поцарапанной физиономии пленника презрительную ухмылку – и мрачно закончил: – А нет, так хоть потешусь.

– Да, верно, – кивнул Отец. – С этим что делать будем? Властям сдадим или сами пришибем? Что скажешь, капитан?

Бенц на миг замешкался, принимая решение. Но этот миг все изменил. Потому что при словах «с этим что делать» очнулась Мара.

Подняла голову. Глянула по сторонам, словно ища спасенья. И заговорила быстро, отчаянно, страстно:

– Что бы вы для него ни решили – все гаду мало! Но я прошу… я умоляю, заклинаю всеми нашими полетами… что для него присудите, то пусть и для меня будет! Ему нож – и мне нож, ему виселицу – и меня туда, я же его на борт пустила! Если он сдохнет, а я в живых останусь – мне потом руки на себя накладывать, а это грех! Вижу, что он за тварь такая… ненавижу… но забрал он мое сердце, вырвал… не переживу его!

Пленник сплюнул, бросил презрительно:

– Дура.

И тут же покатился по палубе, сбитый боцманским кулаком.

Мара вскрикнула и закрыла лицо руками, словно это ударили ее.

Взволнованный илв спросил Литу:

– Мару обидел чужак? Я порву его в клочья.

– Чужака рвать нельзя, – вздохнула Лита. – Да, он обидел Мару. Но если она умрет – она тоже умрет. Вот такие мы, люди.

Не только Лита сразу поверила подруге. Весь экипаж понял: не лжет, не пытается спасти дружка. Ей и впрямь не жить, если они разделаются с поганцем так, как он того заслуживает.

Дик задохнулся от бессилия.

Только сейчас он понял, как дорога ему дуреха, втравившая всех в беду. Мара стала для него не просто пастушкой, которую можно уволить и заменить кем-то другим. Она… ох, побери Дика демоны – сестрой, что ли, она стала?

Капитан принял решение – безрассудное, несправедливое, единственно возможное. Он подошел к Маре, наклонился:

– Посмотри мне в глаза… Я тебе обещаю, что убивать эту мразь мы не будем. Слышишь? Потолкуем, но не убьем.

И стал свидетелем чуда: увидел, как в мертвые глаза возвращается жизнь. Робко, с недоверием…

– Лита, помоги ей встать и уведи отсюда. И… это… штраф на месячное жалованье. За посторонних на палубе во время вахты. Рейни, это и к тебе относится!

Слова про штраф заставили Мару поверить капитану. И только теперь хлынули слезы – спасительные, целительные.

– Вставай, вставай, – засуетилась Лита. – Филин, помоги ей подняться, ее ноги не держат. Пойдем, я тебя уложу, мяту с мелиссой заварю, попьешь горячего… как тебя трясет…

– И сама не возвращайся, – предупредил капитан. – Сейчас пойдут мужские разговоры… Филин, а ты куда? Ты здесь понадобишься… Боцман, на чем дорогой гость сюда прибыл?

– Лодка у кормы, у якорной цепи.