📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаЧерчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Перейти на страницу:

Уинстон чувствовал, что его предал не только Фишер, но и все его соратники по кабинету министров, которые поддерживали операцию в Дарданеллах, а потом сделали вид, будто это была только его идея. Отказ Ллойд-Джорджа поддержать его был особенно обидным, хотя тот делал вид, что огорчен уходом друга. Он говорил о том, какой потерей стала для адмиралтейства отставка Черчилля: «Юнионисты должны были, обязаны были согласиться на то, чтобы он остался на своем посту. Для того чтобы умилостивить их, не было никакой необходимости стаскивать его с топ-мачты, откуда он руководил огнем, вниз на палубу, где ему приходится полировать медь». Чтобы оправдаться в том, что Черчиллю дали такую ничтожную должность, Асквит заявил, что терпеть Черчилля в адмиралтействе не было никакой возможности. Учитывая, что он теперь стал заложником тори, это было чистой правдой.

Долгое время Черчилль пребывал в состоянии шока. Он оглядывался вокруг, словно не верил, что он все еще жив. «Рана долго кровоточила, но не болела», — так описал он свои чувства позже. В сорок лет он стал выглядеть намного старше. При ходьбе он стал сутулиться, взгляд померк. Один из военных корреспондентов, прибывший в Лондон, оказался на ужине, где он встретился с Черчиллем, и был просто потрясен: «Меня удивила перемена, случившаяся с Уинстоном Черчиллем. Он сразу постарел, лицо побледнело, похоже, он находится в состоянии депрессии и остро переживает уход из адмиралтейства».

Не только неудача давила его. Он утратил цель и потерял смысл жизни. Уинстон напоминал сложный механизм, запланированный двигаться вперед годами, и вдруг его внезапно отбросили назад, заставив буксовать на месте. «Меня так пугает, что Уинстон все время печален и ничего не хочет делать, — говорила Дженни. — Но когда ты четыре года держишь в руках руль управления, и вдруг оказываешься отброшенным назад. И почему?» Более того, по той причине, что он занимал весьма скромное место в правительстве, Уинстон только мог мучительно наблюдать со своего заднего места за тем, как другие принимают ошибочные решения, касающиеся судьбоносных наземных сражений на востоке и на западе.

«Я только мог наблюдать, как отбрасываются большие возможности, — вспоминал он, — и как слабо и бездарно исполняются планы, которые я продвигал, и в которые верил всем сердцем. Мне оставалось только впадать в каталепсию, поскольку я не имел возможности возразить или как-то повлиять на результат».

Когда Клемми спросили, какое было самое трудное время для ее мужа, она ответила, не медля ни секунды: «Дарданеллы. Я думала, что это разобьет его сердце».

Его утешала только преданность и поддержка жены, а также то, что у них было трое детей, о которых надо было заботиться и растить их.

Рыжеволосая красавица Сара Черчилль родилась в октябре 1914 года. Клемми была так предана своему супругу, что пыталась воспользоваться любым предлогом, чтобы защитить его репутацию. Она даже написала длинное письмо премьер-министру, объясняя, почему ее мужу должны предоставить еще один шанс. Понимая Уинстона как никто другой, она перечислила Асквиту три его бесценных качества, которые правительство обязано было использовать: «мощь, воображение и смертельное желание разбить Германию». Но, найдя козла отпущения, премьер-министр не ответил на ее письмо, назвав его «письмом маньяка».

Как бы ни любил Уинстон свою семью, как бы ни был привязан к ней, все же ему требовалось более широкое поле для деятельности, он желал приносить пользу большему числу людей. И в военное время имелось только одно лекарство для такого неугомонного человека, как он. Уинстон хотел сражаться, но его не устраивал тот тип боевых действий, который велся в траншеях. Он предпочел бы такой род войск, который давал реальные результаты. Но Асквит отказывался предоставлять ему хоть что-то мало-мальски значимое. Почти пять месяцев Уинстон оставался без какого-то настоящего дела, ожидая подходящего случая, который так и не появился. Только для того, чтобы хоть чем-то занять себя, он вдруг неожиданно заинтересовался живописью. Семейный друг дал ему несколько уроков, но они были незначительными. Уинстон начал писать маслом портреты и пейзажи. У него обнаружился талант к этому. Живопись настолько увлекла его, что он на какое-то время забыл о своей беде. Точно с таким же увлечением, с каким он строил замки из песка, Уинстон погрузился в новый мир. Он создавал его сам, и тот подчинялся его воображению. Ни Джеки Фишер, ни Ллойд-Джордж не могли вторгнуться и изменить его взгляд на линию деревьев, сад или сельскую тропинку между изгородями. Живопись позволяла Черчиллю переноситься в совершенно иной, почти идеальный мир красок и света. Он видел в пейзаже то, что ему хотелось видеть, и переносил все это на холст в своей собственной манере. Еще никогда он не испытывал такой полноты власти. Живопись на долгое время осталась его страстью. Позже он описал свое состояние: «Целые дни я посвящал этим экспедициям и этому занятию — дешевому, доступному, невинному, захватывающему, восстанавливающему силы».

Но в один из самых трудных моментов 1915 года даже новое любимое увлечение не могло отвлечь его от мрачных раздумий. В августе к ним в графство Суррей приехал Уилфред Скоуэн Блант — поэт, писатель, дипломат и путешественник. Его поразило, в каком состоянии депрессии находился Черчилль. Блант нашел, что только любовь Клемми позволила Уинстону сохранить психическое здоровье. Живопись давала ему возможность проявить себя. В какой-то момент Уинстон отвернулся от мольберта и с невыразимо печальным выражением произнес: «На этих руках больше крови, чем краски. Все эти тысячи людей погибли. Мы думали, что это будет несложная операция, и так бы оно и было, если бы все пошло правильным путем». А потом он снова замолчал.

К концу лета пейзажи на его полотнах становились все более мрачными и унылыми. Уинстон понял — надо что-то менять. Жизнь переменилась, и в сорок лет он почувствовал вкус к другому роду деятельности. Он все еще оставался офицером Собственного Королевы Оксфордширского гусарского полка территориальной армии. Он мог отправиться на фронт обычным майором, если бы знал, где будет воевать. Кто-то мог посмеяться над такой фантазией — бывший первый лорд адмиралтейства намеревается отправиться в окопы, полные грязи, где его может сразить даже шальная пуля. Но над ним так долго смеялись, что это уже его не трогало.

11 ноября 1915 года он отказался от своей ничего не значащей должности, объяснив в письме Асквиту, что не «хочет тратить время на пребывание в хорошо оплачиваемом бездействии». Сообщение о его отставке появилось в газетах, наряду с сообщением о том, что он едет воевать во Францию. Перед отъездом он получил письмо от Мюриэль Уилсон. Простое, но сердечное послание. Она заканчивала его словами: «Мне просто хотелось сказать, как я восхищаюсь твоей храбростью».

Война оставила многих ранеными и искалеченными. Черчилль получил только карьерную травму. Можно было сказать, что ему повезло. Но тогда он не мог знать, зарубцуется ли эта рана когда-нибудь, и позволит ли она вновь вернуться к любимому делу. Он был настолько уверен в себе, его взлет был таким стремительным, что он не успел подготовиться к возможному падению. Вариантов для выбора теперь открывалось не так много. В мирное время он мог бы обратиться к народу за поддержкой, объяснив случившееся в своих выступлениях и через статьи в газетах. Но во время войны добиваться своих целей подобным образом было бы недостойно. Его не только отстранили от власти, но при этом он еще был вынужден молчать, по крайней мере, какое-то время.

1 ... 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?