Собрание сочинений. Том 4. Личная жизнь - Михаил Михайлович Зощенко

class="p1">— Нахальство гитлеровцев не поддается описанию. Советские земли они раздавали своей немчуре с надеждой, что они все завоюют... А ну-ка быстренько отведите скороспелого помещика в штаб дивизии. Тут его историческая миссия закончена.

Мы дали помещику вторую папироску. Он нервно закурил. И мы его увели.

6. Искушение

Позвал меня командир полка. Угостил папиросочкой. Говорит мне:

— Разведчик ты неплохой. И сегодня я возлагаю на тебя превеликую надежду. Подползи ночью к немецкому дзоту и выясни, что это такое — какова длина этого укрепления и есть ли там противотанковое орудие. Только делай разведку в полной тишине, чтоб немцы не узнали, что мы обнаружили их замаскированный дзот.

К рассвету я подполз под самые немецкие укрепления. Нарисовал на бумажке строение этого дзота. И уже имею намерение вернуться назад.

Уже ползу назад и вдруг слышу немецкие голоса. И легкий смех. И слышу, смех идет как раз из этого дзота.

Этот смех меня прямо рассердил. В такой момент, думаю, они смех допускают, беспечность.

Подполз к этому дзоту. Заглянул в амбразуру. Вижу — четыре немца в карты играют.

Еще чего, думаю. Я тут ползу, затрудняюсь, а они в карты играют.

Хотел я кинуть в них гранату, но сдержался. Не стал кидать, поскольку велено соблюдать полную тишину.

Слежу за ихней игрой, соблюдая тишину. Во что же, думаю, они играют. Не в «козла» ли? Нет, вижу, не в «козла».

Опять захотелось бросить в них гранату. Но снова удержал себя. Не допустил шума.

Вдруг, смотрю, еще один немец к столу подходит. То четыре сидело, то вдруг пятый идет.

Беру гранату и опять не бросаю ее.

Смотрю, у пятого в руках бутылка и три стаканчика.

Пожалуйста, думаю, наливайте, пейте... И значит опять не бросаю ее, гранату.

Выпили они по стаканчику и сидят, что болваны.

Мне-то, думаю, что — сидите. Может быть, как-нибудь сами собой передохнете без моего участия.

Вот они сидят, а один из них стал зевать.

Ага, думаю, зевает. Спать хочет. Переутомился.

И чувствую, братцы мои, что этот зевок переполнил чашу моего терпения. Я взял три гранаты вместе и кинул их.

Тут все сразу к черту вверх полетело. И стол. И стаканчики. И немцы с картами.

И тогда со всех своих траншей немцы открыли безумный огонь.

Ползу назад и себя ругаю, зачем такой шум устроил.

Приполз к своим. Командир полка сердитый, скучный. Говорит мне:

— Мне требовалась спокойная, тихая операция. А ты, гляди, какую трескотню произвел.

— Извиняюсь, — говорю, — товарищ подполковник. Не сдержался. Не переборол искушения.

Командир полка говорит:

— Главное, немцы теперь будут бдительны, и это усложнит нашу наступательную операцию.

— Глубоко, — говорю, — извиняюсь, товарищ подполковник. Задача была не по силам.

Командир полка говорит:

— Хотел представить тебя к награде, но теперь вместо награды отдам выговор в приказе. В другой раз в точности выполняй приказания начальника. И борись с искушениями, когда это требуется.

7. Стреляйте в меня

Вечером привезли ужин. И вместе с ужином привезли какой-то длинный сверток. Какую-то парусину.

Которые привезли — смеются. Утром, говорят, увидите светопредставление. А пока просьба не трогать свертка — тем интересней вам будет увидеть, что это такое.

Ночью врыли столбы перед самым бруствером. И натянули парусину между столбами.

Видим — нарисован Гитлер в свою натуральную величину. И под Гитлером подпись крупными немецкими буквами: «Стреляйте в меня».

Конечно, среди нас хохот поднялся, смех. Всем интересно узнать, как завтра утром поступят немцы. Положение у них создавалось щекотливое. С одной стороны, надо стрелять, чтоб убрать этот комический портрет. А с другой стороны — как же стрелять в такую свою высокую особу. За это там у них по головке не погладят. И даже могут расстрелять за такую политически неверную стрельбу.

Вот дождались утра. Солнце осветило этот их уважаемый портрет. Слышим, в немецких траншеях шум поднялся, беготня, возгласы.

Видим — некоторые немцы в бинокли глядят. Другие прямо на свой бруствер вскакивают. Машут руками. Кричат.

Пустили мы в них несколько мин. Затихли. И не стреляют. Боятся угодить в своего фюрера.

Наконец днем они повели наступление. Вылезли из своих траншей и пошли в атаку с заданием убрать этот портрет.

Мы подпустили их ближе и открыли убийственный огонь. А они лезут и лезут, даже удивительно глядеть.

Наш командир батальона говорит:

— Они лезут потому, что не смеют ослушаться. А если ослушаются, то пулеметный огонь эсэсовцев поправит у них настроение.

Два часа шло наступление. После немцы видят — несподручно лезть. Отошли.

Целый день красовался этот портрет. А потом, махнув на свои убеждения, гитлеровцы открыли по нем орудийный огонь и тем самым дословно выполнили надпись под портретом.

8. Учительница

Стоим в своих окопах. Наблюдаем за передним краем обороны противника.

Вдруг старший лейтенант говорит:

— Ах, мерзавцы, ну что они делают.

Спрашиваем:

— А в чем дело, товарищ старший лейтенант? Почему вы так восклицаете?

Старший лейтенант говорит:

— Поглядите в бинокль, что происходит. У меня руки дрожат от негодования.

Смотрим в бинокль. Видим — два фрица с автоматами гонят каких-то женщин. И гонят прямо к передним позициям.

И вдруг видим — это наши советские женщины, крестьянки. Скромно одетые, в платочках. И только одна среди них, видим, в шляпке. Может быть, это учительница или пианистка, попавшая в лапы к этим мерзавцам. Один из бойцов говорит:

— Удивляться не приходится. Сколько раз они уже прибегали к таким методам. И вот сегодня опять мы это наблюдаем.

Смотрим в бинокль. Видим — отряд остановился. И женщины разбирают лопаты. Начинают копать окопы.

Тут же среди работающих ходят два фрица с автоматами. И понукают работающих.

Старший лейтенант говорит:

— Они знают, что мы не будем стрелять в своих, да еще в женщин. И вот пользуются этим. Ведут оборонную работу среди бела дня.

Один из бойцов говорит:

— Товарищ старший лейтенант, у меня прямо руки чешутся. Разрешите выстрелить хотя бы вот в того фрица с автоматом.

Старший лейтенант говорит:

— Снайпер ты неплохой, но уж очень цель далекая — тысяча пятьсот шагов. И я боюсь, как бы ты своей пулей не задел женщин.

Кто-то из бойцов говорит снайперу:

— Как назло, около этого фрица работает учительница. Ну если ты ее заденешь, я прямо не знаю, что с тобой сделаю.

Старший лейтенант говорит:

— Конечно, жаль эту учительницу, но стрелять придется. Подобьем одного фрица, потом другого. И тогда женщины