Нежные юноши - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Затем – дальше, на север, оставляя все веселье позади, – в тихое и приятное место, где даже вокзальный полустанок говорил о многом: эта платформа явно никогда не видела ни горячих встреч, ни бурных прощаний. В доме жила тетка, а также пятнадцатилетний кузен Дик, глядевший с юношеской бессмысленной обидой на весь мир из-за очков; вокруг находилось с дюжину имений, в которых дни напролет дремали усталые люди, и еще в трех милях от дома находилась скучная деревушка. Все было гораздо хуже, чем думала Жозефина до приезда; окрестности для нее были буквально необитаемы, поскольку на всю округу она была единственным представителем своего поколения. От отчаяния она полностью погрузилась в непрерывную переписку с внешним миром, а для разнообразия играла в теннис с Диком, равнодушно поддерживая вялотекущую ссору, причиной которой была его нарочитая и недоброжелательная незрелость.

– Ты что, собираешься остаться таким навсегда? – спросила она однажды, не выдержав его тупости. – И ничего не можешь с этим поделать? Самому-то не тошно?

– Каким еще «таким»? – Дик обошел теннисную сетку, шаркая ногами – именно это ее и бесило.

– Вот зануда! Тебя надо отправить в какую-нибудь приличную школу!

– Уже собрался!

– Да уж… У большинства чикагских парней твоего возраста давно есть собственные автомобили!

– Слишком уж у многих! – ответил он.

– Это ты про что? – вспыхнула Жозефина.

– Я слышал, как моя тетя рассказывала, что там у вас этого более чем достаточно! Вот почему тебя сюда привезли! Слишком уж ты любишь подобные вещи!

Жозефина покраснела:

– Неужели ты не можешь не быть таким занудой, если постараешься?

– Не знаю, – признался Дик. – И даже думаю, что я, может быть, никакой не зануда!

– Да самый что ни на есть! Могу тебя в этом уверить!

Ей пришло в голову – хотя на успех особой надежды не было, – что при должном старании из него можно что-то сотворить. Может, ей удастся научить его танцевать или научить водить теткину машину? Она даже снизошла до того, что попыталась немного поднять его общий уровень, заставляя мыть руки хотя бы раз в два дня, а также научила причесываться, смачивая волосы и сооружая ровный прямой пробор. Она намекнула, что без очков он будет выглядеть красивее, и несколько вечеров он послушно провел, врезаясь во все углы в доме. Но когда однажды вечером у него разыгралась жуткая головная боль и он рассказал матери, почему в последние дни вел себя «совершенно ненормально», Жозефина отступила, ничуть об этом не пожалев.

Ведь ей было все равно, о ком заботиться! Ей хотелось слышать таинственные слова любви, хотелось чувствовать, как вздымается и томится душа в груди, как это бывало с ней во время каждого из дюжины пережитых ей романов. Конечно же она написала Риджвею Саундерсу. Он ответил. Она написала опять. Он ответил – спустя пару недель. Первого августа, когда миновал первый месяц и впереди оставался еще один, она получила письмо от Лилиан Хэммел, своей лучшей подруги в Лейк-Форест.

Жозефина медленно прошлась туда-сюда по комнате. Итак, родители добились своего: заговор против нее увенчался успехом. Впервые в жизни ее бросили, и сделал это самый привлекательный, самый желанный парень – да еще и ради девушки, которая очень «похожа на нее»! Жозефина тут же страстно пожелала, чтобы и ее исключили из школы – и тогда семья, быть может, сдастся и оставит ее в покое?

Она чувствовала не унижение, а скорее гневное отчаяние; но гордость требовала свое, и она тут же села писать ответ. Когда она начала, в ее в глазах блеснули слезы.

На этом она остановилась, понимая, что необходимо представить более яркие свидетельства царящего тут веселья. Ручка замерла в воздухе, а Жозефина уставилась в окно на таинственную и неподвижную картину северного леса. Что-нибудь придумать – весьма тонкая работа, и ее воображение, обычно не простиравшееся далее реального мира, было плохо для нее приспособлено. Тем не менее через несколько минут перед ее мысленным взором стала вырисовываться некая неясная составная фигура. Она окунула ручку в чернильницу и написала: «Один из самых симпатичных…», затем остановилась и вновь обратилась за вдохновением к окну.

Внезапно она вздрогнула и вытянулась; слезы тут же куда-то исчезли. По дороге, футах в пятидесяти от ее окна, шагал самый красивый и обворожительный на свете парень!

III

Это был высокий блондин лет девятнадцати, похожий на викинга; солнце освещало свежий румянец на его впалых, почти костлявых, щеках. Она на мгновение встретилась с ним взглядом, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что глаза у него «печальные», на редкость сияющие и голубые. Словно вылепленные скульптором ноги были затянуты в галифе, а сверху на нем была мягкая синяя замшевая куртка. Он шел и резкими движениями кнута щелкал по нависавшим сверху листьям.

Видение длилось еще мгновение; тропинка сворачивала за деревья, и он исчез из виду, но от его шагов все еще продолжали хрустеть опавшие сосновые иголки.

Жозефина не двигалась. Таинственные зеленые деревья, только что не сулившие никаких перспектив, внезапно превратились в расступившуюся волшебную стену, за которой мелькнула тропа к возможному блаженству. От леса послышался громкий прерывистый шум. Еще мгновение она медлила, а затем бросилась дописывать письмо:

IV

Когда полчаса спустя в комнату вошла мама, Жозефина с оживленным и одновременно отсутствующим выражением как раз надевала свое лучшее вечернее платье.