Хроноагент - Александр Калачев

Туда! Где растения, там и вода! Скорее! “А может быть, сначала поспать, собраться с силами?” — предлагает измученное тело, которое категорически протестует против такой экспедиции. Нет! Если я расслаблюсь хоть на минуту, ярость уснет, силы растают, и солнце добьет меня. Вперед! Вперед, пока еще есть решимость бороться за жизнь.

Каждое движение дается страшным напряжением всех сил и всей воли. Это длится, наверное, столетие, не меньше. Проклятые камни и кустики не приближаются. Я решаю не смотреть на них и, выбрав направление, опустив голову, начинаю работать локтями и коленями, изредка оглядываясь, чтобы по следу на песке определить, не забираю ли я вправо или влево. Так проходит еще тысячелетие. Наконец я роняю голову на песок, окончательно исчерпав свои силы. От жажды все мое нутро превратилось в раскаленную топку. Никакие силы в мире уже не могут заставить меня двигаться дальше…

Какой-то невнятный звук заставляет меня открыть глаза и поднять голову. Камни и куст — в десяти метрах от меня. Из камней бьет родник! Поздно. Солнце, жажда и раны сделали свое дело. Я уже ничего не могу предпринять. Какое-то время тупо смотрю на текущую воду. Потом мысль, что я умру от жажды вот так, рядом с источником воды, приводит меня в исступление. Уже не думаю о том, что я скорее всего не на Земле. У нас не бывает сиреневых песков, голубого солнца и розовых жабоящериц с голубыми глазами. И это может течь вовсе не вода. Это — жидкость, и она может меня убить… или спасти.

Протягиваю руки, зарываю их в песок и ценой невероятных усилий подтягиваюсь вперед. Я продвинулся довольно успешно, сантиметров на десять. Короткий отдых и снова: руки вперед, подтягиваемся… Еще сантиметров восемь-десять. И так до бесконечности.

Со стороны это, наверное, выглядит забавно. Лежит на песке червяк, корчится, поджариваясь, дергается в конвульсиях и судорожными рывками движется вперед. Но мне не до смеха. Каждое движение, каждое усилие отзывается во всем теле и в первую очередь в мозгу ужасной болью. Дышу я хрипло, с присвистом. И только нежелание умереть вот так, пассивно, заставляет меня издеваться над самим собой самым непостижимым образом.

Не могу сказать, сколько длилось это самоистязание. Примерно лет через сто, а может быть, через пятьсот я наконец приблизился к этим камням вплотную. И тут обнаружилось еще одно препятствие. Родник-то стекает на противоположную от меня сторону. Издали, с десяти шагов мне была видна только его фонтанирующая над камнями струя. Надо или обогнуть камни, или вскарабкаться на них. Высота кучи камней примерно с метр. Цепляюсь за нижние камни и начинаю подтягиваться. Еще… еще… Лицо и грудь раздирают острые кромки, но я не обращаю на это внимания. Одной раной больше, одной меньше.

Вот правая рука касается прохладной воды. Как будто кто-то вдыхает в меня свежие силы. Еще одно усилие… Небо темнеет, камни дрожат подо мною, раздается страшный грохот, налетает жаркий вихрь и, подхватив меня, швыряет куда-то. Сознание меркнет.

Я прихожу в себя от холода. Холода, от которого нет спасения и который сковал все тело. Подо мной что-то жесткое и холодное. Открыв глаза, обнаруживаю над собой что-то вроде навеса. На мне грубый балахон из мешковины и больше ничего. Рядом, справа и слева, плотно лежат люди, одетые в такую же мешковину. Под навес свободно задувает ветер, который тащит жесткий, колючий снег и посыпает им лежащие вокруг меня тела.

Сумеречно. Шагах в тридцати горит костер, возле которого видны три неуклюжие фигуры. Над костром подвешен большой котел. Одна из фигур отделяется от костра и направляется к нам.

— Хватит дрыхнуть, бездельники! Вставайте, жрите и принимайтесь за работу! — хрипло лает она.

Люди вокруг меня шевелятся, слышится надсадный кашель. Сначала кашляет один, потом кашель подхватывают еще несколько, вскоре кашляют уже все, включая меня. Люди с трудом и кряхтением встают, стряхивают с себя снег и непрерывно кашляют. Пытаюсь встать и я и тут же понимаю, почему все кряхтят и ругаются. Закоченевшие члены слушаются с трудом. Каждое движение отдается болью в суставах и пояснице.

Люди тянутся к костру, плетусь туда же и я. На поясе у меня, как и у всех, болтается что-то вроде пиалы, не то из дерева, не то из камня. У костра выстраивается очередь, всем подходящим наливают что-то из котла в пиалы и суют в руки какой-то предмет, который достают из мешка.

Троица у костра одета в меховые комбинезоны и меховые плащи. За плечами висит что-то вроде ружей, возле костра в землю воткнуты копья. Когда я подхожу поближе, то обнаруживаю у них на поясе еще и короткие прямые мечи.

В пиалу мне наливают горячей жидкости, в руки суют твердый кусок. По примеру остальных макаю его в жидкость. Тогда его становится возможным разжевать. Это — грубый, жесткий “хлеб”, то ли из кукурузы, то ли из гороха, пополам с мякиной. Жидкость оказывается обыкновенной водой. Пока мы “завтракаем”, один из “меховых” заглядывает под навес, пинает ногой оставшиеся на снегу тела, возле одного останавливается, достает меч…

— Восемь за эту ночь, — сообщает он, вернувшись к костру.

— Эй вы, бездельники! Хватит жрать! Пора за работу! Вот вы, четверо, везите мертвяков! Остальные вперед! — слышатся команды, пересыпаемые непонятной, но, видимо, отборной руганью.

Четверо тянутся под навес, а все остальные, и я в том числе, идут растянувшейся толпой, в сопровождении двух охранников, куда-то в темноту. Идем мы недолго, метров через пятьдесят начинаем спускаться по камням куда-то вниз. Становится светлее. В сером свете я вижу груду громадных камней. У нее мы останавливаемся. Все начинают разбирать инструменты: ломы, кайлы, кувалды. Стою в замешательстве, не зная, за что взяться. Жгучий удар по плечам заставляет действовать активнее, и я хватаю первый попавшийся лом. Но его одновременно со мной берет уже кто-то другой.

— Что с тобой, Гу? Вот твоя кувалда.

Беру кувалду и начинаю присматриваться, что делают другие, которые с кувалдами. Они откалывают от каменных глыб куски помельче. Возле одной глыбы вижу несколько железных клиньев. Я начинаю загонять их в трещины и скоро откалываю кусок килограммов на триста. По примеру других кувалдой разбиваю его на куски помельче. Скоро понимаю, что здесь нужно найти золотую середину, так как второй удар по плечам сопровождается рекомендацией: “Не коли так мелко!”

Появляются еще какие-то люди в мешковине. Они подбирают наколотые камни и куда-то уносят. Принимаюсь откалывать новый кусок. Но кувалда заметно потяжелела, и я уже не могу наносить удары так часто и так точно. Замечаю, что и у остальных работа идет так же. А охранники покрикивают:

— Веселее, бездельники! Зря только хлеб жрете! До обеда еще далеко!

Сквозь тучи проглядывает тусклое солнце. Оно действительно еще очень низко. Но оно достаточно освещает место работы, чтобы я мог осмотреться. Мы находимся в самом начале неглубокого, но длинного ущелья, противоположный конец которого теряется вдали. Чуть поодаль, на стене ущелья, копошится группа людей. Оттуда время от времени срываются каменные глыбы.

Еще подальше по стене наверх вереницей карабкаются те, кто забрал у нас камни. Вдоль лестницы, вырубленной в стене ущелья, на равном расстоянии стоят охранники и подбадривают носильщиков бичами. Вот один отстал, за ним образуется затор, вереница останавливается. Два удара бича проблему разрешить не могут. Тогда охранник подбегает к остановившемуся. Блестит меч… Тело вместе с камнями катится вниз, сбивая с ног тех, кто не успевает увернуться или отскочить. Голова несчастного прыгает по камням отдельно. А внизу подбежавшие со всех сторон охранники мечами и копьями расправляются с теми, кто, сбитый с ног, свалился вниз. На лестнице вершат расправу над теми, кто в суматохе не смог удержать и выронил свой камень.