Наш китайский бизнес - Дина Рубина

— Так, где это? — шепотом спросила старуха старика. И он таким же шепотом ответил:

— В Африке.

Помню, ты однажды рассказывала, что в путешествии по Испании тебя все принимали за местную. Ты веришь в перевоплощения душ, в прежнюю земную жизнь, в генетический код, в то, что мы называем душевной связью поколений?

Знаешь, я всегда чрезвычайно осторожна в определениях такого рода вещей. Поэтому никогда не формулирую: «прежняя земная жизнь», «память рода»… а может быть, это одно и то же? Да и не наше, писательское, это дело — формулировать. Мы показываем картинки, а что из этих картинок выуживают читатели — это уже работа воображения. Человеческую личность создает чувственная сфера, весь опыт нашей жизни. К тому же, огромную роль играет в этом генный материал поколений нашего рода, — тот груз, который прибавляется с жизнью каждого следующего поколения.

В молодости я была уверена в своей штучности, исключительности. С годами все чаще замечаю в своей мимике, жестах, словечках «следы» родителей, бабушек-дедушек, да и более дальних родичей. И это давно уже не смущает меня, а наоборот — ободряет. Значит, жизнь вечна. Поскольку неизменны матрицы, с которых Всевышний печатает свою неисчислимую рать. И умирать не так страшно. И жить не так обидно.

А как уж это назвать — перевоплощением или генетическим ходом — разве это важно? Важно другое: длинная дорога тысячелетий, которая тянется за моим народом, пыль наших дорог, прах наших надежд, груз наших великих свершений. Не исключено, что в конце концов мы ступаем в следы собственных шагов, которые оставили там и тут в прошлых жизнях. Во всяком случае, я была уверена в этом, когда ходила по мостовым города моих предков, — Толедо.

А есть у тебя любимая тема в жизни и в работе?

Конечно. Самая моя любимая тема в жизни — это путешествия. Я готова ехать куда угодно, зачем угодно, на какой угодно срок. Что любопытно, — свои деловые поездки я совершенно не воспринимаю как путешествия. Если в такой поездке попадаю в Вашингтон или Нью-Йорк, Берлин или Гамбург и мне говорят: «Как, вы не были еще в таком-то музее? А не хотите ли туда пойти? А может, поедем, погуляем в таком-то парке?» Я, если это возможно, уклоняюсь…

В таких моих концертных скачках у меня чудовищная нагрузка, чудовищное расписание. Я не могу воспринимать это как удовольствие.

Совсем другое дело — свободные странствия, которые в моей жизни неразделимо связаны с мужем — он удивительно подходит мне в качестве попутчика. Это ведь тоже большое счастье. Как художник, он обладает способностью воспринимать любой незнакомый город, любую незнакомую среду через какое-то визуальное чувствование: свет, рассеянный в воздухе, неповторимый в каждом другом месте, архитектура пространства, облик людей, ширина или, наоборот, теснота улиц.

Я всегда возвращаюсь нагруженная благословенным «медом впечатлений», который можно долго хранить в записных книжках, как мед столетиями хранится в кувшине, и с ним ничего не случается. Вот это то, что — я уверена — точно сохранится в моей жизни, — прекрасным, ярким, как фрески в Равенне, как фаюмские портреты, как фильмы Феллини. Это и есть тот «праздник, который всегда с тобой».

То есть путешествия — это то, ради чего стоит жить?

То, ради чего стоит жить, продавать книги, покупать книги, писать книги… Это гигантский импульс к жизни — не только к творчеству, но и к жизни вообще. Потому что с возрастом у меня с этим делом неважно, — с импульсом к жизни. Ко многому привыкаешь, и к жизни привыкаешь — она надоедает. Все ситуации повторяемы. И этот сюжет, и тот, и третий — все это уже было.

Ново только одно — путешествие.

Послесловие к написанному

Поставив последнюю точку в этой беседе с писателем, я уже было собралась отправлять материал в редакцию, но вдруг что-то меня остановило. Что-то подсказывало мне, что я уже где-то читала у Дины ее мнение о путешествиях, но, кажется, иное. Перелистав несколько книг, я нашла то, что искала — эссе «Я — офеня», где со всей искренностью Дина пишет о себе следующее:

«А у меня еще и характер „оседлый“. Даже мысль о скором отъезде приводит меня в страшное раздражение. Когда я уезжаю, а потом возвращаюсь, я долго привыкаю к собственному дому, долго вспоминаю — куда подевала нужные бумаги и вещи… Почему-то любой отъезд, любая, даже краткосрочная, отлучка у меня — „прервалась связь времен“.

Вот уж истинно: „Маска, я тебя не знаю“».

Размышляла о Дине Рубиной Элла Митина

Дина, по словам известного израильского издателя, вы — один из двух русскоязычных писателей в этой стране, кто живет за счет своего литературного труда. Да и в России таких весьма немного. То есть, по сути дела, вы являетесь профессиональным литератором еще и в коммерческом смысле. Какие именно качества вашей прозы позволяют добиться успеха и даже «подкормить» издателя?

Это вопрос не ко мне, а к читателям. Вы же, надеюсь, не ожидаете, что сейчас я стану перечислять «качества» моей прозы, благодаря которым кормятся мои издатели, да и я помаленьку хлеб жую. Взаимоотношения писателя и читателя — сфера интимная, я бы сказала — биоэнергетическая; что именно и почему читатель ищет и что находит в книгах того или иного автора — загадка, как бы ловко ни раскладывали все по полочкам всезнающие критики, литературоведы, культурологи. Может быть, в разные периоды обществу требуются какие-то, скажем, духовные витамины — вот как весной организму нужен витамин С? И в зависимости от того, продукция какого писателя, условно говоря, является носителем нужного витамина, возрастает и спрос на эту продукцию…

К тому же я не верю, что какой-нибудь писатель сможет рассказать вам хоть что-нибудь внятное о «качествах» своей прозы. О стиле — да, о приемах, на которых этот стиль зиждется, — да, а в «качествах» он ни черта понимать не должен, потому что он сам и есть эти «качества». В связи с этим я вспоминаю недавнюю встречу в Москве с французским писателем Жаном Бло, очень старым человеком. В начале века его родители — молодые одесские ювелиры вывезли годовалого сына из революционной России в Париж. Вообще-то, звали его просто — Александр Блок. Подрастая, мальчик стал пробовать себя в сочинении стихов и к неприятному своему изумлению обнаружил, что кое-кто уже писал стихи под этим именем. Тогда он и взял себе псевдоним — Жан Бло. Так вот, на вечере кто-то из публики как раз и задал вопрос о том — что, по его мнению, ищут читатели в произведениях того или иного писателя. Старик ответил: давайте сначала разберемся — кто такой писатель. И тут же рассказал притчу:

В начале прошлого века сидит слепой нищий на Бруклинском мосту, держит в руках картонку, на которой криво выведено: «Подайте слепому!». К нему подходит молодой писатель и спрашивает: — «Сколько ты зарабатываешь в день?» Слепой отвечает: «Я собираю три, четыре доллара…» «Дай-ка сюда свою картонку», — говорит писатель, переворачивает ее, что-то пишет на ней и дает в руки слепому: «Теперь будешь держать ее так!». Проходит месяц, другой… Снова писатель идет по Бруклинскому мосту, останавливается около нищего и спрашивает: «Ну, сколько сейчас ты собираешь за день?» Тот узнал его по голосу, обрадовался, схватил за руку: «Слушай, слушай, я собираю тридцать, сорок долларов в день, — что ты там такое написал?!» — «Ничего особенного, — ответил писатель, — я написал: „Придет весна, а я ее не увижу“…»