Поднебесная - Гай Гэвриэл Кей

Капель берет несколько нот из старой песни о луне – посланнице разлученных влюбленных. Потом решает, что не такую музыку надо слушать сегодня ночью.

Она здесь одна. В этом она уверена. Служанок она отпустила на ночь. Одна останется в ее комнатах ждать возвращения госпожи, но Капель и прежде задерживалась допоздна в саду с пипой. Невинная причуда, оказавшаяся теперь полезной.

Вэнь Чжоу не шпионит за своими женщинами. У него нет таких мыслей. Ему и в голову не приходит, как считает Капель, что они могут не быть преданными и покорными. Где и каким образом они могли бы найти лучшую жизнь? Нет, его страхи, подобно тени, лежат вне этих стен.

Они с женой отсутствовали весь день. Их вызвали в Ма-вай, без предупреждения. Ему не понравилась такая внезапность. С другой стороны, никто не смеет противиться, когда его требует к себе Цзянь. Капель видит светлячков среди деревьев и некоторое время наблюдает за ними. Мошки трепещут крылышками вокруг фонаря.

В усадьбе все стихло с тех пор, как утром уехал хозяин, или, по крайней мере, со времени появления второго послания из Ма-вая. Того, что адресовано ей. «Не во всякое окошко над мраморной лестницей нужно смотреть сквозь слезы»…

Здесь нет мраморной лестницы. Ни настоящей, ни символического образа, созданного поэтом. Она сидит на скамье со своим инструментом в беседке из розового дерева, под крышей, но открытой для ночи со всех сторон.

Аромат дерева, аромат воздуха. Уже почти лето. Никакого мрамора, никаких слез, решает Капель, хотя она знает, что может заплакать. Она не собирается этого делать. Она слишком усиленно думает.

В основном о Вэнь Цзянь.

* * *

«Никто не знает ту гору, где я живу».

Тай увидел иронию, хоть и чересчур замысловатую, в том, что когда близость Синаня дала о себе знать – появилось широкое, размытое световое пятно на южном горизонте, – ему пришла на ум фраза из стихотворения, посвященного одиночеству.

У Яня нашлось бы замечание по этому поводу, подумал он. И у Синь Луня, между прочим, тоже. Один был добрым и веселым, другой – суровым и остроумным. Оба они мертвы. А его воспоминаниям о них больше двух лет.

Как и его воспоминаниям (ярким, как изумруд, который он не надел на палец, но взял с собой) о той женщине, к которой он ехал сквозь ночь.

Тай не совсем понимал, почему не надел кольцо. Я еще не готов, решил он, к тому, чтобы люди смотрели на меня так, как смотрят на человека, выставляющего напоказ такое богатство. И не хочу, чтобы Капель видела меня таким, хотя и не мог бы объяснить почему. Вряд ли она не привыкла к богатству в доме первого министра…

Даже в павильоне Лунного света она вращалась в мире невероятно состоятельных мужчин. Кажется, это ее никогда не волновало. Она была так же рада развлекать студентов, петь для них, дразнить их, слушать их ночные философствования, стихи, и планы перестройки мира (или заставляла их в это поверить).

Именно так, разумеется, поступает искушенная придворная дама: заставляет каждого мужчину считать, что именно его она бы выбрала, если бы была вольна следовать своим сокровенным желаниям.

Но Тай знал, что думать так о ней – значило отрицать более глубокую правду о золотоволосой женщине за стенами (за многочисленными стенами). Стены Синаня уже маячили на близком расстоянии от моста, по которому стучали копыта их коней. На мосту горели яркие фонари, и его охраняли солдаты.

Два года назад Капель сказала ему – предупредила его, – что элегантный аристократ с юга, Вэнь Чжоу, двоюродный брат возлюбленной императора, возможно, задумал забрать ее из Северного округа.

Они оба много раз видели, как такое случается. В большинстве случаев куртизанки мечтали о такой судьбе. Эта дверь открывалась в лучшую жизнь.

Тай, увлеченный учебой и друзьями, пытался тогда решить для себя, как правильно прожить жизнь, ясно сознавал, что она, скорее всего, права. Но что может поделать студент, готовящийся сдавать экзамены, второй сын генерала в отставке, если состоятельный и имеющий связи аристократ пожелает приобрести женщину из Северного округа в свою собственность?

А потом умер отец.

Он думал о Капели, о ее зеленых глазах и соломенных волосах, и о ее голосе поздней ночью, когда они подъехали к стенам города. Тай поднял взгляд на огромную многоэтажную башню над воротами. Там сейчас горели огни, затмевающие звезды. Ворота были заперты, разумеется. Уже стемнело.

Кажется, это не имело значения: Цзянь послала вперед гонцов.

Командир его каньлиньских телохранителей (не Вэй Сун, теперь над ней был старший по рангу) передал свиток в маленькое окошко с заслонкой, и через минуту стражники Золотой Птицы, дежурившие у этого прохода в северной стене, с криками распахнули перед ними ворота.

Затем, когда он со своими каньлиньскими воинами проезжал ворота, городские стражники – те, что на земле, и те, что на башне и ближних стенах, – дважды поклонились Таю.

Он совсем не был к этому готов. Бросил взгляд на Сун, которая скакала недалеко от него в течение нескольких часов их поездки. Она не ответила на его взгляд, глядя прямо перед собой, настороженная и бдительная, с капюшоном на голове. Ее ранили этим утром, но по ней этого не было заметно.

Ворота за ними закрылись. Тай повернулся в седле и смотрел, рассеянно поглаживая Динлала, удивляясь, почему он не выбился из сил. Они почти весь день провели в дороге, не считая интерлюдии в Ма-вае, которая, вероятно, изменила его жизнь.

Снова в Синане. В сердце мира…

Он до сих пор не понял, почему Цзянь это делает. Вернее всего было предположить, что это лишь малая часть того бесконечного процесса балансирования, из которого состояла ее жизнь во дворце: Вэнь Чжоу и Рошань, честолюбивые мандарины, наследник, другие губернаторы, евнухи, другие принцы и их матери. А теперь еще один человек, приехавший с запада. Брат влиятельного советника и новоявленной принцессы. Человек, владеющий абсурдным количеством сардийских коней.

Для женщины в положении Цзянь было бы только разумно заявить свои права на такого человека. И поэтому, когда во время рутинной проверки обнаружилось, что у него была связь с певицей из Северного квартала, с девушкой, которая могла даже быть причиной того, что двоюродный брат Цзянь хотел его убить…

При подобных обстоятельствах можно было предпринять определенные действия, запустить события. Особенно – если ты умная женщина, имеющая дело с дьявольски сложным императорским двором и со стареющим императором, уставшим от протокола, конфликтов, финансов и варваров, зато помешанным на тебе и на вечной жизни. Одновременно строящем самую роскошную гробницу на свете на тот случай, если эта вторая мечта не сбудется, потому что боги этого не пожелают.

Ворота для Тая были открыты: не только символически, как в стихотворении, но и настоящие ворота, массивные и пугающие, освещенные светом факелов и фонарей.

Он никогда еще этого не делал: не въезжал в город после наступления темноты.