Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе - Дмитрий Львович Быков
Шрифт:
Интервал:
Константин Симонов родился в 1915 году и к моменту встречи с Серовой был женат вторым браком, и рос у него сын Алексей, в будущем известный кинорежиссер и журналист. Симонов принес в ТРАМ свою пьесу “История одной любви” и влюбился в Серову так, что о жене думать забыл; началось бурное ухаживание, и вторую свою пьесу, “Парень из нашего города”, принесшую ему через два года первую Сталинскую премию, он написал прямо про Серову: героиню и зовут Варей с явным намеком на Валю, и роль сочинял на нее, – но боль от потери мужа была слишком свежа, и играть молодую вдову она отказалась. Симонов многократно делал предложение – она отказывала. Вообще, самым точным, что он написал о первом периоде их любви, было стихотворение, небывало откровенное по советским меркам, – но не сказать чтобы советская литература в конце тридцатых была такой уж пуританской; воздух был наэлектризован, и некоторый эротизм даже поощрялся, поскольку демонстрировал витальную мощь. Откровенно в этом стихотворении не упоминание о плотской страсти, а чувство мужской неполноценности, признание в унизительной зависимости – и да, в том, что любовь покупается только смертельным риском, что женщина – и родина – платит нам взаимностью не тогда, когда вокруг “тепло постели”, а тогда, когда провожает на верную гибель.
Ты говорила мне “люблю”,
Но это по ночам, сквозь зубы.
А утром горькое “терплю”
Едва удерживали губы.
Я верил по ночам губам,
Рукам лукавым и горячим,
Но я не верил по ночам
Твоим ночным словам незрячим.
Я знал тебя, ты не лгала,
Ты полюбить меня хотела,
Ты только ночью лгать могла,
Когда душою правит тело.
Но утром, в трезвый час, когда
Душа опять сильна, как прежде,
Ты хоть бы раз сказала “да”
Мне, ожидавшему в надежде.
И вдруг война, отъезд, перрон,
Где и обняться-то нет места,
И дачный клязьминский вагон,
В котором ехать мне до Бреста.
Вдруг вечер без надежд на ночь,
На счастье, на тепло постели.
Как крик: ничем нельзя помочь! —
Вкус поцелуя на шинели.
Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,
Не спутал с прежними словами,
Ты вдруг сказала мне “люблю”
Почти спокойными губами.
Такой я раньше не видал
Тебя, до этих слов разлуки:
Люблю, люблю… ночной вокзал,
Холодные от горя руки.
Самым знаменитым его произведением стало стихотворение “Жди меня”, написанное в коротком отпуске и напечатанное ни много ни мало в “Правде”. Серова ждала, но в 1943 году случился у нее роман с маршалом Рокоссовским, с которым она познакомилась, выступая в госпитале; семья Рокоссовского считалась пропавшей без вести на оккупированной территории, и три месяца Серова прожила у него, но потом его жена и дочь нашлись и он без колебаний оставил актрису. Были темные слухи, что на возвращении его в семью настоял Сталин – но вряд ли Сталина в то время волновала личная жизнь его маршалов; была сплетня и о том, что Поскребышев, секретарь вождя, якобы ему докладывает: “Товарищ Сталин, маршал Рокоссовский живет с женой поэта Симонова, что будем делать?” – “Завидовать будем”. Это вроде бы его стиль, но тоже мало похоже на правду. Как бы то ни было, в 1943 году Серова принимает наконец предложение Симонова и становится его женой, как только театр возвращается из эвакуации. Тогда же выходит фильм с ее участием “Сердца четырех” – эта картина была снята еще до войны и на экран летом 1941 года не вышла, ибо слишком контрастировала с суровой эпохой. Эта роль, да “Девушка с характером” 1939 года, да “Жди меня” – вот и все большие киноработы Серовой, но этого было достаточно, чтобы она стала популярнейшей актрисой, мечтой миллионов; на идеальную тоталитарную красавицу Орлову, актрису с выдающимися вокальными и пластическими данными, она совсем не походила, но ее неправильное живое лицо и несколько хулиганские манеры обеспечили ей такую всенародную любовь, которой никто из эталонных блондинок сталинского кинематографа не знал.
Есть фотография, где она с писательской бригадой выехала на фронт: она сидит в шинели и сапогах на подножке машины, Симонов рядом, в кожаном пальто, смотрит на нее с несколько комической ревностью. Ревновал он страшно и много мучился, следы этой ревности остались не только в письмах, а и в стихах: “Злую, ветреную, колючую, / Хоть ненадолго, да мою, / Ту, что нас на земле помучила / И не даст нам скучать в раю”. Понемногу она начала пить – сначала потому, что ее слегка подпаивали оба мужа, их, видимо, возбуждала ее раскованность, а дальше потому, что отношения с сыном разлаживались: его отдали в интернат. Да и сам Симонов после войны был уже не тот влюбленный романтик, а, поднимай выше, государственный человек. О серовском пьянстве, поначалу невинном, вспоминала Римма Маркова: она очень мило хохотала, и у нее прелестно алели мочки ушей.
В 1950 году у них родилась дочь Мария, которая считает, что это и был рубеж их отношений: после этого Симонов, хоть и любил Серову по-прежнему, стал от нее отдаляться и вскоре сошелся с Ларисой Жадовой, вдовой фронтового поэта Семена Гудзенко. (Помните: “Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели”? Вот, это он.) Я уже писал, что Симонову всё доставались вдовы: вдова Серова, вдова Гудзенко, да и сама муза фронтовой поэзии, словно овдовевшая после Гумилева и Киплинга, перешла ненадолго к нему. О временах разрыва с Серовой замечательно вспоминает Леонид Зорин: он тогда принес пьесу в Малый театр, Серова там недолго служила (ушла опять же из-за скандалов, вызванных начинавшимся алкоголизмом), и Зорину запомнились ее растерянность, полное непонимание – как это, только что Симонов ее боготворил, и вдруг… Она была уже несколько оплывшая, хотя еще полная сил и былой прелести, и зритель ее любил, а вот уход Симонова ей представлялся совершенно алогичным. “Скажите, почему? Так бывает?” Но она не жаловалась, это было не в ее характере.
После этого они почти не виделись, в 1957 году официально развелись,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!