Лубянская ласточка - Борис Громов

Она изо всех сил старалась не показать своей обеспокоенности.

– Это барон Морис де Вольтен, человек, которого я люблю, – просто и обезоруживающе искренне ответила Натали.

Контрразведчики переглянулись. Это была единственная фраза из ответов Натали, которой они поверили. Скрытая аудиовизуальная аппаратура, установленная в спальне Натали, не оставляла сомнений в характере ее взаимоотношений с Морисом. Это был не просто раскрепощенный секс в стиле сцен из фильма Жекена «Эммануэль», это был истинный праздник любви без границ. Обычно, когда у любовников настает утомление, они говорят или о самом сокровенном, или о милых пустяках. При просмотре и прослушивании пленок, которые с понятным интересом ставили неоднократно контрразведчики во главе с Беко, не было зафиксировано ничего, что указывало бы на наличие шпионской связи между этой парой.

– Вы давно знакомы с Морисом де Вольтеном? – продолжал свой допрос «Депардье».

– Да, около четырех лет.

– О чем беседовали вы и де Вольтен в ресторане, когда видели последний раз Петрова?

– Я вам уже говорила, темы были самые разнообразные – от искусства до образования и жизни в СССР.

– Договаривался ли Петров с де Вольтеном о дальнейших контактах?

– Не знаю. – Даже детектор лжи показал бы, что она говорит правду. В момент, когда Петров договаривался с Морисом о новой встрече, она по условному знаку куратора предусмотрительно вышла попудрить носик.

– Простите, мсье Морнар, у меня достаточно опыта для того, чтобы понять – вы в чем-то подозреваете Мориса?

– А как вам самой кажется, мадам Бережковская, это нормально, если генерал НАТО встречается с офицером КГБ? Ведь они продолжают встречаться…

Вот она, еще одна ловушка! Надо ни в коем случае не показать того, что ей известно об отъезде Петрова домой.

– Не может быть, чтобы они встречались потом без меня. Морис рассказал бы мне об этом, – уверенно заявила Натали. – К тому же Петров совершенно не похож на сотрудника КГБ.

– Откуда вам известно, как выглядят сотрудники КГБ? – моментально среагировал Лефар.

– Да каждый москвич даст вам словесный портрет кагэбэшника. Их же видно за версту. Одеты в партикулярные темные тона, серьезные, озабоченные лица, скованные движения и напряженный взгляд. Они так приметны в своей неприметности…

– Да нет, мадам, – решил блеснуть своими знаниями «Депардье», очевидно, повторяя манеру своего начальника Беко. – Новое поколение русских разведчиков значительно отличается от тех, с которыми мы сталкивались еще лет десять-пятнадцать назад. Это отпрыски советской номенклатуры – они хорошо образованны и воспитанны. Их мозг не заражен коммунистической идеологией, хотя они ее штудировали со школы. Они разбираются в искусстве, читали Оруэлла и даже Солженицына, могут поговорить о Кафке и неореализме. Они предпочитают хорошо и дорого одеваться. – Он сделал паузу.

Его напарник, перехватив эстафету, продолжил:

– Они могут курить дорогие сигары и пользоваться аксессуарами известных фирм и…

Заметив предостерегающий взгляд «Депардье», он осекся. Моментально в мозгу Натали вспыхнула картинка – бульвар Сен-Жермен, кафе «Три бегемота», Кулябов, вынимающий серебряный цилиндр с сигарой «Давидофф», отрезающий ее кончик золотым каттером, его лицо в окне кафе в сигарном дыму…

– Они любят красивую жизнь и те блага, которые они имеют на Западе, и в первую очередь деньги в твердой валюте. Алчность, цинизм и карьеризм, – продолжил свой монолог «Депардье», – вот то, что многих из них отличает от старшего поколения.

– И это их ахиллесова пята, – вновь решил вставить свое слово Лефар.

– Вы правы, мсье. Люди меняются. Но все-таки я думаю, что хорошо одеваться и любить красивые вещи – не самый страшный земной грех. – Она сменила позу: шелковая блуза рельефно обтянула ее высокую грудь, а вытянутые ноги давали ей возможность продемонстрировать контрразведчикам их длину и безукоризненную форму.

«Сколько же стоит ее белье?» – неожиданно спросил себя Лефар и тут же, отогнав прочь недостойную мысль, осторожно посмотрел на Морнара.

– Так вот, – продолжал Морнар, буквально впиваясь глазами в Натали, – у нас появились обоснованные подозрения, что ваш любовник, генерал де Вольтен, связан с русскими. С этой минуты вы должны замечать все, что с ним связано, и сообщать нам. Вы должны…

Натали на какое-то мгновение перестала слышать, что дальше говорил Морнар. Ей стало все ясно – контрразведчики используют эту беседу как катализатор. Они принудят ее к действиям, к попытке выйти на связь с самим бароном или его хозяевами в резидентуре, чтобы предупредить об опасности, нависшей над «задымившимся» агентом. Стоп! Натали похолодела…

Они бы ничего ей не сказали, если бы Морис только подозревался. Он уже арестован или вокруг него уже расставлены силки, а теперь они пытаются заманить в них и ее. По их расчету, она сама выдаст себя как агент КГБ, пытаясь предупредить Мориса о провале.

«Щенок ты еще, чтобы поймать меня на таком дешевом трюке…» Она снова взяла себя в руки. Сейчас, в этой ставшей ей внезапно тесной и душной квартире на 30-м этаже «Тур Рефле», она вспомнила с благодарностью «московские уроки». Громадным усилием воли ей удалось сохранять спокойствие и ничем не выдавать себя.

– Я поняла вас, мсье, и сделаю все так, как вы сказали. Хотя я не могу поверить в то, что барон де Вольтен агент КГБ. Это какая-то нелепая ошибка…

На ватных ногах она дошла до своего «ягуара» и, понимая, что за ней, скорее всего, наблюдают, невозмутимо тронулась с места. Ее мозг – аналитическая лаборатория – лихорадочно работал на опережение. Она должна срочно сообщить о провале и не выдать себя. Только резидентура, если еще есть возможность спасти Мориса, может это сделать. Пользоваться телефонным сигналом нельзя. Прослушка зафиксирует ее голос. За ней будут смотреть самым внимательным образом, даже в собственной ванне она будет чувствовать на себе око ДСТ. Есть один канал, которым она может воспользоваться только в самом крайнем случае. Так это и есть самый крайний случай…

На следующий день, в воскресенье, Натали направилась на блошиный рынок в Сан-Дени, довольно далеко от центра Парижа. Туда она часто ездила, как истинный коллекционер, в поисках раритетных вещей, которые иногда все же можно отыскать среди гор мусора. Заглянув в несколько лавок и бутиков, Натали в одном из них купила подсвечник «эпохи Генриха Наваррского» (как утверждал продавец), который она подарит на день рождения Колет (прекрасный предлог). Никто не мог заметить, да никто после нее и не входил туда, как она, расплачиваясь с продавцом, передала ему вместе с деньгами маленький клочок папиросной бумажки величиной с билет на метро…

В донесении, отправленном ею в Москву, было, в частности, следующее:

«…Я сделала все, чтобы убедить работников ДСТ в моей непричастности к разведывательной деятельности Аристократа. Я также выразила свою уверенность в том, что Аристократ не может быть агентом КГБ. Мне трудно сказать, насколько они мне поверили. Однако, по всей вероятности, в мою пользу говорили факты, собранные ими в результате проводимого наблюдения за моими действиями и оперативного контроля за моими встречами и разговорами с Аристократом. К тому же мы в разумных пределах не скрывали наших отношений. Моя связь с де Вольтеном противоречила бы всем правилам конспирации, практикуемой спецслужбами. На все вопросы, которые мне задавались, я давала четкие и логичные ответы в рамках известной ДСТ информации или той, которую можно было бы проверить. Они не нашли, да и не могли найти, никакой зацепки, доказывающей знакомство Петрова со мной до его появления в салоне, а также мои дальнейшие контакты с ним. К той информации, которой, очевидно, располагает Центр в отношении причин провала де Вольтена, я хочу добавить следующий эпизод беседы на конспиративной квартире ДСТ, который мне показался очень важным…»