Картонная пуля - Александр Духнов

Я отошел в сторонку за деревья по малой нужд, е… Я не чувствовал ни страха перед будущим, ни угрызений совести за прошлое. Вот таким и должен быть человек.

…Я обернулся, услышав шорох… И увидел застывшее Катино лицо и мой ТТ в ее руках.

— Ты чего? — спросил я, застегивая молнию на брюках.

— Да вот, понимаешь… В Африку может уехать только один человек… Не двигайся!

— Почему один?

— Так ведь второй неизбежно создает помехи. Никому нельзя верить на сто процентов. Что будет, когда я тебе надоем?

— Ты мне никогда не надоешь.

— Вот уж не ожидала от взрослого человека услышать такое… Нет ничего вечного. Кроме Африки, конечно.

Откуда она так хорошо знает про Африку? Ведь говорит почти моими словами…

— Может, все-таки попробуем, — заканючил я так, что самому стало противно.

— Ну, если я тебе надоем — это еще полбеды. А представь, что ты мне надоешь. А представь, что я тебя не люблю. И никогда не любила.

— Врешь! — выпалил я. — А вот это все? Все, что было…

— А что такого особенного было?

— А сейчас, вот только что?

Я хотел сказать, что такой неистовый секс может быть только между влюбленными людьми.

— Ты же сам говорил…

— Что?

— Ну вот, что если девушка дарит тебе ключи от «Мерседеса», то хотя бы из благодарности ты должен с ней переспать. А ты мне подарил ключи даже не от «Мерседеса», а от целого континента.

Что-то подвинулось в моей голове. Я вдруг заметил, что листья на березах совсем не похожи на березовые. Березы вокруг стоят словно новогодние елки — украшенные кленовыми и дубовыми листьями вперемешку. Если даже деревья сошли с ума, чего ожидать от человека? Я имею в виду от Кати… Совершенно ясно, что она тронулась. Надо разговаривать спокойно. Надо спокойно ее убедить. Разубедить. Главное, чтобы она опустила пистолет. Пистолет-то безобидный. Соврал Межид. Этот ствол не умеет и не любит убивать. Вот «Беретта», которая сейчас лежит на дне озера, — другое дело. Если бы у Кати была «Беретта», я испугался бы гораздо сильнее. А так страха вообще нет.

А про березы — блин! Так ведь на них всегда росли дубовые и кленовые листья. И я это всегда знал, просто не отдавал отчета…

— Значит, все ложь? От начала до конца? — пробормотал я.

— Не знаю, что ты имеешь в виду. Но разве ты знаешь разницу между ложью и правдой? Если знаешь, скажи.

Она не только мои слова, но и моим голосом говорит. А ведь она всегда так говорила. — Что-то есть во всем этом странное.

— Ты меня никогда… Тогда из-за чего все это?..

Я хотел спросить: «Ты меня никогда не любила?», но не смог выговорить последнего слова.

— Я разве не сказала? В моем сне ты был очень богатым…

Я вдруг сообразил… Никогда я ей не говорил про «Мерседес» и что за него нужно переспать. Я так думал, но никогда не говорил. Почти с облегчением я перевел дух. Теперь все понятно. Это дурацкий, но все-таки сон. Сейчас все кончится.

Раздался шорох, как будто змейка скользнула в траву. Разве выстрел может звучать так тихо? Пуля ударила в живот. Маленькая остренькая пуля, а ощущение такое, что по животу ударили молотком. Земля встала или это я упал лицом в траву…

Сначала Вселенная бесконечно долго представляла из себя чередование вспышек, берущихся неизвестно откуда. А потом оказалось, что прямо надо мной, мигая круглыми иллюминаторами, плавает летающая тарелка, похожая на хирургическую лампу. Сам я лежал на хирургическом столе, и картина казалась мне смутно знакомой.

— Вот она, — обрадовался хирург Апполинарич, вытаскивая из меня пулю.

Сейчас он ее выронит, потому что… Точно, вот и музыка уже доносится про чашку кофея. Все это уже было со мной. Шесть вспотевших девушек из варьете, вскидывая капроновые колени, пересекали операционную в режиме канкана. А в середине шеренги пританцовывал и напевал женским голосом небритый бандит Клепиков.

Я вспомнил все. И даже еще успел удивиться. Стреляли в меня хрен знает где, чуть ли не возле Искитима, а оперируют в Новосибирске. Что, у них в Искитиме скальпели кончились?..

Это, впрочем, пустяки по сравнению с тем, что жизнь пробежала по кругу.

— А дед-то того… — заметил анастезиолог.

Бригада продолжала бороться за мою ускользающую суть. Марлевая маска Апполинарича превратилась в мокрую от пота и горячего дыханья тряпку.

«Спасибо, конечно, но зря стараетесь, ребята», — хотел сказать, но, естественно, не проронил ни звука.

Смерти я не боялся. Я вообще больше ничего не боялся. Уж теперь-то я знал, что со смертью жизнь не заканчивается. Жизнь представляет из себя воплощенный в бред сплав реальности и небытия.

Жизнь сделала круг. Или петлю? Сейчас все начнется сызнова. Меня отправят в морг, где уже лежит Катя или Аделаида — какая разница? Она будет пугать студента. Потом между нами начнется странный секс мертвецов. Потом мне покажется, что я проснулся, хотя никто не сможет ответить: чем проснулся отличается от заснул? Я проснусь и обнаружу в своей постели Валентину Филипповну, бухгалтера по специальности. И она будет портить мой аппетит своим шумным утренним туалетом…

В детстве я читал фантастический рассказ про пилота Пиркса. Его космический корабль угодил в катастрофу и сразу же в какую-то спираль времени. На глазах Пиркса катастрофа повторялась уже несколько раз. Спираль сужалась, промежуток между возвращающейся катастрофой становился все меньше и грозил вот-вот и вовсе исчезнуть. А вырваться из спирали можно было, лишь нажав на некую кнопку. И вот Пирке занимался тем, что подбирал такое положение руки, чтобы при очередном возврате на исходную позицию попасть по кнопке. Он не мог сосчитать количества попыток, но по кнопке все-таки попал.

Возможно, я угодил в такую же петлю. Не так просто попасть в Африку, как кажется. Что-то я сделал не так. Мне казалось, что я обманул смерть, но и смерть оказалась не такой уж дурочкой.

«Экситус», — мысленно подсказал я анастезиологу.

И он повторил подсказку, отключая мое остывающее тело от причудливых жизнеобеспечивающих приборов.

Две молодые женщины вкатили каталку с трупом в лифт. Сейчас меня прикатят в больничный морг, где уже лежит… одна известная мне особа. Интересно, как пройдет встреча и какой между нами получится разговор? Как ни странно, я не испытываю к Кате злобы. Она, как я, жертва обстоятельств или точнее жертва реки времени, которая несет свои воды из будущего в прошлое хоть по кругу, хоть по спирали, а для пловца сделать хоть одно движение поперек необыкновенно сложно. Гораздо сложней, чем переплыть Обь. Собственно, чтобы попасть в мою Африку как раз и нужно было сделать движение поперек. Мне не удалось. По крайней мере с первой попытки… Но ведь теперь, как я понимаю, начинается вторая…