Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

– Девчонки, пополнение прибыло, голодные как звери!

– Из Союза?

– Откуда ж еще.

– Ну и как там?

– Все так же, снег белый, вода мокрая. – Он изобразил просительную улыбку, пытаясь расположить к себе кухонный персонал. – Девчонки, у меня и талоны есть на летный паек.

– На что нам твои талоны? Оставь себе. – На этот раз его безудержное очарование не потребовалось, сразу две кухонные феи послали ему ответные улыбки. – Сейчас все принесем.

После сытного обеда со щами и котлетами, с сыром и сгущенным молоком жизнь показалось намного веселее, разговорился даже капитан инженерных войск.

– Меня что поражает? Все есть, все культурно, красиво, а денег нигде не берут.

– Военный коммунизм, – бодро отозвался лейтенант.

– Хрущев обещал, вот и построили в отдельно взятой стране для ограниченного контингента, – отозвался второй.

– Что вы понимаете! Я жизнь прожил, повидал, знаю, как бывает. Можно сколько угодно денег вбухать и ничего не построить, а здесь все организовано, все сделано для человека, чинно, ладно. Душе приятно. Что скажешь, сестричка?

– Я балдею. – Медсестра не покривила душой.

С тех пор как они сошли с трапа самолета, ее рот не закрывался от удивления, а Ремизов представлялся ей магом, которому доступно решение любых проблем. За его спиной она чувствовала себя спокойно, в безопасности, и, если бы в запасе у нее было несколько дней, она бы обязательно в него влюбилась.

– Куда теперь?

– Пойдем искать приключения, другого нам не дано. Теперь и сама жизнь – это одно большое приключение. А все самое интересное – на аэродроме.

Почти в том же составе у самого обреза бетонных плит суетился зелено-пятнистый армейский табор, люди в нетерпении ожидали своей очереди за тяготами и лишениями, очереди на войну, и в этом стремлении они были чисты и невинны, как дети. Оставив своих подшефных у рулежной дорожки, Ремизов направился в диспетчерскую, поднялся на вышку руководителя полетов. Пехотному лейтенанту не по чину вторгаться в авиационную епархию, но сегодня он не знал препятствий, он входил, и его везде принимали.

– Товарищ майор, ничем не порадуете?

– Ты с пассажирского борта?

– Да я-то ладно, мне не привыкать. Там люди нервничают, те, что по первому разу. Ну, представляете, каково им сейчас после Союза в такой неопределенности?

– Представляю. – Диспетчер отошел к пульту управления ответить на чей-то запрос, а когда вернулся, по его лицу читалось, что обстановка в небе изменилась. – К нам идет грузовой борт из Кабула, сядет через час, у нас загружается ракетами и тут же уходит на Баграм. Иди, передай публике: если есть желающие на попутном «грузовике» добраться, пусть готовятся. От Баграма до Кабула сорок километров, там все рядом, доберутся.

– Спасибо, товарищ майор, уже лечу. – Майор в ответ улыбнулся. – Ну я в переносном смысле.

Через три часа он летел уже в прямом смысле, а с ним еще семьдесят семь таких же, как он, путешественников, любителей экстрима. В Шинданде, кроме тех, кто добрался до места, не остался никто. Второй пилот на тетрадном листе составил полетный список, оставил один экземпляр на земле на тот самый последний, поганый случай, о котором никто не желает думать, и предложил всем места верхом на деревянных ящиках внутри «летающего амбара». При этом он издевательски улыбался в предвкушении предстоящего пилотажа, рассказывал страшные истории, а может, и небылицы, заранее зная, что от полета никто не откажется.

«Ил-76», горбатый, неуклюжий, потрепанный, не так элегантен, как его старший пассажирский собрат, еще засветло вернувшийся в Ташкент. Но он этого и не стеснялся, у каждого есть своя доблесть, и сразу после короткого разбега, расстреливая, как заправский боевик, тепловые ракеты, трудяга «грузовик» приступил к стремительному набору высоты. У Ремизова, успевшего налетать в своей жизни десятки тысяч километров, сразу и необратимо заложило уши, он открывал и закрывал рот, пытался сглатывать слюну, но ничто не помогало. Здесь не предлагали минеральную воду. Прислонившись спиной к такелажной сети, к борту самолета, подтянув колени к самому подбородку, он сидел на длинном пенале с реактивным снарядом к «Граду» и ощущал, как к глухоте примешивается тупая головная боль, медленно разливающаяся от затылка к глазам. Тяжелое безвременье затянулось, на высоте восьми тысяч метров над землей, среди внезапно открывшихся в иллюминаторах звезд, оно могло длиться мгновение, могло совсем остановиться и стать вязким, как кисель. Но жизнь – это движение, только движение, от начала и до самого конца. Подтверждая это, в затылке снова колыхнулась волна медленной боли. Безвременья нет, это тоже движение, но только в стороне от цели. Когда же я доберусь до места? Скоро, теперь скоро, когда закончится эта звездная ночь.

Ватный холод выстудил кожу рук, начал прокрадываться за воротник, Ремизов пошевелился, сжимаясь в комок, в последний раз окинул мутным взглядом сидевших плотными рядами соседей, таких же оглушенных и вялых, и провалился во мрак… Как холодно стоять на льду босиком, ступни теплые, а замерзшие пятки уже невозможно оторвать ото льда. В этой пещере слишком много льда, он везде, он свисает огромными сосульками с потолка, стекает стеариновыми наплывами по стенам, заливает трещины черной горной породы. Но надо спать, спать, и глаз уже не открыть. Это царство снежной королевы. Две сосульки, два ледяных сталагмита острыми стеклянными наконечниками начали медленно подниматься внутри его ног. От того, что в костях растет инородное тело, боли не было – было страшно, что теперь ноги стали хрупкими, как стекло, и могут разбиться. Сталагмиты поднялись до колен…

Сознание озарилось яркой вспышкой, Ремизов широко открыл глаза, чувствуя резь в самой сердцевине головы, слыша пронзительный звон в ушах. Перед ним, упершись руками, ногами, спинами в ящики с реактивными снарядами, с такими же широко раскрытыми глазами в странных позах сидели десятки его попутчиков. Вцепившись пальцами в такелажную сеть, он бросил взгляд в иллюминатор – звезд не осталось, только сплошная чернота, за которой, невидимая, нарастала земля. Трудяга «грузовик» падал.

– Нас что, сбили? – чей-то неуверенный голос прорвался сквозь мощный гул двигателей, озвучив внезапную и общую для всех мысль.

На секунду все прислушались к этому несмолкающему гулу, нет, все четыре двигателя работали устойчиво и ровно, непрерывным потоком выбрасывая из сопел раскаленные реактивные струи. В полумраке грузового отсека все смотрели друг другу в глаза, ожидая спасительного ответа.

– Может быть, он пикирует?

– Ага, нашли бомбардировщик! Он же транспорт!

– Внизу огни! – выкрикнул кто-то от иллюминаторов.

– Это Баграм, взлетно-посадочная полоса, мы садимся, – откликнулся летевший с ними летчик, если судить о нем по синей куртке ВВС.

– Так кто ж так садится?

– Здесь все так садятся…