Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

Я открыла дверь и впустила в дом ораву Дурачков Пэдди. Поскольку все они были на одно лицо, я никогда не знала, сколько их всего. Но сегодня явились четверо. Припаркованный перед входом грузовик был нагружен здоровенными металлическими балками — ах вот они какие, неуловимые швеллеры! Переругиваясь и пытаясь командовать друг другом, Дурачки Пэдди потащили их наверх, цепляя штукатурку на стенах и откалывая солидные куски от потолочных плинтусов. (Между прочим, старинная лепнина. Но я в тот момент испытывала такое счастье, что готова была не придавать этому значения.)

Я позвонила Антону.

— Приехали! Со швеллерами! Снимают старые перемычки. Оставляют в стенах огромные проемы!

Тишина. Опять тишина.

— Антон! Ты меня слышишь?

— Слышу, слышу. От радости меня даже замутило.

Остаток дня я провела за компьютером, пытаясь писать под звуки шагов, крик и ругань рабочих, без устали «козливших» друг друга или кого еще. Я радостно вздыхала. Прекрасная все же штука — жизнь.

Вернувшись с работы, Антон украдкой огляделся и беззвучно произнес:

— Она еще здесь? — Он имел в виду Зулему.

— Ушла. А ребята еще работают!

— Господи! — Это произвело на него впечатление. В те редкие дни, когда мы имели счастье их видеть, рабочие норовили свалить часа в четыре.

— У меня предложение, — объявила я. — Но оно тебе не понравится.

Он насторожился.

— Поскольку они наконец здесь, предлагаю с ними поговорить. Это более действенно, чем по телефону. Надо похвалить их за хорошую работу. — Идея была почерпнута мною из какой-то статьи по работе с кадрами. — После этого хорошо бы припугнуть, чтоб побыстрей пошевеливались. Сколько это может продолжаться? Короче, по принципу «добрый полицейский — злой полицейский». Как тебе такая мысль?

— Только я, чур, буду добрый.

— Нет.

— Черта с два!

— Ну ладно тебе!

Я потащила его в переднюю, где ребята сидели на новых перемычках и гоняли чаи, по щиколотку в сахарном песке.

— Макко, Спаззо, Томмо и Бонзо! — Я вежливо кивнула каждому. (Кого как зовут, я помнила весьма приблизительно.) — Спасибо, что вернулись к нам и сняли старые перемычки. Если вы так же успешно поставите новые, мы будем вам крайне признательны.

Тут я ткнула Антона в спину, побуждая выйти вперед.

— Вы, ребята, конечно, помните, что должны были закончить ремонт еще три недели назад, — строго проговорил он, потом чуть не сорвался и, сжав руками виски, закончил: — Пожалуйста, ребята, мы тут с ума сходим. У нас маленький ребенок. Спасибо.

Мы удалились. Едва за нами закрылась дверь, как послышался взрыв хохота. Распахнув ее, я увидела, как Макко утирает слезы со словами: «Вот козлы-то!»

Мы снова удалились. Мы с Антоном обменялись настороженными взглядами, и я сказала:

— Кажется, удачно прошло.

Мы с Антоном лежали в постели. Было всего восемь часов, но мы находились в дальней спальне — единственной с уцелевшими стенами. Три недели назад мы перенесли сюда телевизор и теперь по большей части жили в этой комнате. А поскольку сидеть здесь было не на чем, мы лежали в постели.

Я листала каталог «Джо Малоун» и мечтала проникнуть на эти глянцевые страницы и там и остаться. Безмятежный, ароматный, чистый мир. Антон смотрел кабельный канал, поскольку как раз находился в процессе переговоров с его руководством; а Эма деловито выхаживала в комбинезоне и любимых розовых сапожках, с которыми даже на ночь не желала расставаться. Ее крепкие, упругие ножки словно были сделаны из резины.

— Эма, ты у нас как цирковой силач, — оторвался от экрана Антон. — Не хватает только усов.

У Эмы был набор любимых вещей — обожаемый гаечный ключ по имени Джесси; курчавый щенок, подарок Вив, База и Джеза, которого она тоже окрестила Джесси; и старый отцовский мокасин, также откликавшийся на имя Джесси. Эти три предмета она перемещала из одной комнаты в другую, где выстраивала в порядке, ведомом ей одной.

— Паровозик, — сказала она.

Волосы у нее росли странно — две длинные пряди обрамляли личико, а сзади и на макушке шевелюра была намного короче. Она была похожа на хиппи, но это не умаляло ее обаяния. Часами можно было за ней наблюдать.

Я дождалась, пока закончится передача, и показала Антону заметку про Джемму и ее книгу. Пока он читал, я следила за его лицом в надежде угадать реакцию.

— Что скажешь? — спросила я. — Только, пожалуйста, не надо говорить, что все это ничего не значит.

Если Антон, величайший оптимист столетия, скажет, что это «немного странно», значит, это настоящая катастрофа.

— Жожо сказала, книжка не про нас.

— Что ж, это хорошо. Лучше, чем получить спицей в глаз.

— Но Джемма просила Жожо передать мне привет.

Все это… Я знаю, это нелогично, но мне почему-то страшно. Как будто должно случиться что-то ужасное.

— Какого рода?

— Сама не знаю. У меня предчувствие — и все. Мне кажется, она решила сломать нашу жизнь. Твою и мою.

— Сломать жизнь? Да она нас пальцем не тронет.

— Скажи, что всегда будешь меня любить и никогда не бросишь.

Он крайне серьезно на меня посмотрел.

— Ты же и так это знаешь.

— Так скажи!

— Лили, я всегда буду тебя любить и никогда не брошу.

Я кивнула. Хорошо. Теперь настроение может улучшиться.

— Тебе не станет спокойнее, если мы поженимся? — спросил Антон.

Я поморщилась. Оформление брака лишь ускорит осуществление самых страшных опасений.

— Стало быть, нет. В таком случае лучше отнести кольцо за двадцать тысяч назад к Тиффани, — пошутил он.

Эма ткнула в меня своим гаечным ключом — прямо в зубы.

— Лили, поцелуй меня!

Я смачно поцеловала гаечный ключ.

Неожиданно для нас Эма недавно стала называть нас с Антоном по именам. Мы крайне встревожились — не хотелось, чтобы нас считали чокнутыми либералами от педагогики.

— А теперь дай папе поцеловать.

— Антону, — поправила она меня.

— Папе, — повторила я.

Поцеловав гаечный ключ, Антон объявил:

— У меня для тебя подарок.

— Надеюсь, не кольцо за двадцать тысяч от Тиффани?

Он сунул руку под кровать и выудил пакет с логотипом Джо Малоуна. Тональный крем взамен того, что я отдала Зулеме.

— Антон! У нас же ни гроша!

— Не навсегда же. Вот протолкнем с Майки эту сделку — и огребем мешок денег. А в конце сентября на тебя посыплются потиражные.