Жертвоприношение - Шэрон Болтон

– Раз, два, три, взяли…

Раздался глухой стук.

– Снимите с кровати белье и дайте сюда наручники, – распорядился другой голос.

Потом я услышала, как каталку с телом Даны вывозят из комнаты. Дункан с облегчением вздохнул.

Судя по звукам, доносившимся из-за стены, в соседней комнате происходило то же самое. Мне показалось, что кто-то слабо вскрикнул. Некоторое время в коридоре было довольно шумно, как в любой нормальный рабочий день в любой нормальной больнице. Потом шаги стали удаляться, скрип резиновых колесиков постепенно затих и снова раздался мелодичный звон, сопровождающийся тихим жужжанием открывающихся дверей лифта. Потом двери закрылись, лифт поехал вниз, и наступила тишина.

Дункан резко развернул меня и впился взглядом в мое лицо. Если не считать красных пятен вокруг глаз, он был бледен как смерть. Я никогда не думала, что мой муж способен так разозлиться. Только это была не злость. Дункан был смертельно напуган.

– Тора, ты должна немедленно взять себя в руки. Иначе ты погибнешь. Господи, да когда я увидел тебя здесь… Перестань, слышишь? Не смей плакать.

Он снова прижал меня к себе и попытался успокоить, раскачиваясь взад-вперед, как мать, укачивающая ребенка.

– Послушай, малышка, – зашептал он. – Я смогу вывести тебя из клиники, но потом ты должна сама вернуться к лодке. Сможешь? – Он не стал дожидаться моей реакции и продолжал: – Возьми курс на Уйесаунд. Как только окажешься достаточно далеко отсюда, свяжись по рации со своей знакомой из полиции. Сможешь?

Я не знала ответа на этот вопрос, но, кажется, кивнула. Дункан открыл дверь, и мы выскользнули из ванной. В комнате никого не было. Пижама, которая лежала в кресле, тоже исчезла. На кровати остался лишь голый матрац. Если бы я пришла сюда на пятнадцать минут позже, то больше никогда не увидела бы Дану. Дункан подошел к двери и осторожно выглянул наружу. Потом он знаком подозвал меня, схватил за руку и вытащил в пустынный коридор. Мне казалось, что я не в состоянии идти, но ноги, хотя и были ватными, послушно несли меня вперед. Завернув за угол, мы пробежали по короткому, четвертому по счету коридору и оказались на лестнице. Здесь Дункан остановился и прислушался. Снизу не доносилось никаких звуков, и мы рискнули спуститься на один пролет. Закрепленная под потолком камера смотрела на нас немигающим стеклянным глазом.

Мы снова прислушались, ничего не услышали и, сбежав вниз по ступеням, оказались в коротком коридоре, точной копии того, который был наверху. Слева я заметила открытую дверь и заглянула в нее. Там были две смежные комнаты – небольшая процедурная и операционная. Дункан потащил меня вперед.

Теперь мы находились в том крыле здания, за которым я наблюдала до своего малоприятного знакомства с собаками. Несмотря на опущенные жалюзи, я тогда заметила, что в комнатах горит свет и двигаются какие-то тени. Нужно было торопиться. В любой момент кто-то мог выйти в коридор и увидеть нас. Мы быстро шли вперед и вскоре оказались возле первой двери. Дверное окошко было темным. Еще несколько шагов. Следующая дверь. На этот раз дверное окно светится. Я быстро подошла к нему и заглянула внутрь. Большая, ярко освещенная комната была около двадцати метров в длину и восьми в ширину. На первый взгляд там никого не было, если только…

Дункан тянул меня дальше, но на этот раз я не сдвинулась с места. Он беззвучно шевельнул губами:

– Идем.

Я решительно покачала головой. На двери была табличка с надписью «Стерильно. Посторонним вход строго воспрещен». Дункан крепко держал мою руку, но я решительно вырвала ее, толкнула дверь, шагнула внутрь и оказалась… в отделении интенсивной терапии для новорожденных. Здесь было на несколько градусов теплее, чем в коридоре, и воздух казался густым от непрерывного тихого гудения электронной аппаратуры. Повсюду стояли ультразвуковые сканеры, педиатрические ретинальные камеры,[15]аппараты для искусственной вентиляции легких и мониторы, на которых отражались результаты чрескожной оксигемометрии.[16]Некоторые из аппаратов каждые несколько секунд подавали тихие звуковые сигналы. Дана была права. Аппаратура в этой клинике действительно была сверхсовременной. В свое время мне доводилось работать в некоторых прекрасно оборудованных больницах, но ни в одной из них я не видела, чтобы такое количество новейшей дорогой аппаратуры было сосредоточенно в столь относительно небольшом помещении.

– Тора, у нас совсем нет времени! – Дункан, который вошел следом, дергал меня за рукав.

Помимо аппаратуры, в помещении стояло десять инкубаторов. Восемь из них были пустыми. Я пошла дальше. Мне уже было абсолютно наплевать на то, что в любую минуту нас могут обнаружить. Я должна была увидеть все.

Ребенок в девятом инкубаторе оказался девочкой. Ее рост был около 28 сантиметров, а вес не превышал полутора килограммов. Глаза на красном личике были крепко закрыты, а голова, на которую была натянута розовая вязаная шапочка, казалась несуразно большой для крохотного, чахлого тельца. От обеих ноздрей тянулись прозрачные пластиковые трубки, прилепленные лейкопластырем к ее щекам. Еще одна трубка была подсоединена к вене на запястье.

Мне захотелось засунуть руку в отверстие и нежно дотронуться до малышки. Наверное, этот несчастный ребенок почти не знал нормальных, человеческих прикосновений. Чем дольше я смотрела на эту крошечную девочку, тем больше мне хотелось схватить ее на руки, прижать к груди и убежать вместе с ней подальше отсюда, хотя я прекрасно понимала, что это было бы равносильно убийству.

Я подошла к следующему инкубатору. Дункан шел следом, но больше не пытался остановить меня. Крохотный мальчик был еще меньше девочки. Его вес наверняка не дотягивал даже до девятисот граммов, а кожа была темного, почти багрового цвета. За него дышал аппарат для искусственной вентиляции легких, маленькая синяя маска защищала его глаза от света, а еще один аппарат непрерывно измерял частоту сердечных сокращений и передавал данные на монитор. Пока я смотрела на него, ребенок дернул ножкой и издал тихий звук, похожий на мяуканье новорожденного котенка.

Было такое чувство, что кто-то вонзил мне нож в сердце.

Мы стояли и смотрели на инкубатор. Время шло, и я понимала, что нужно уходить. Ведь в отделении интенсивной терапии для новорожденных постоянно должен кто-то находиться, в любую минуту сюда могли вернуться. Но я просто не могла заставить себя сдвинуться с места. Я не отрываясь смотрела на красное, худенькое тельце ребенка, разве что изредка поглядывая в сторону инкубатора, в котором лежала девочка. Неужели их тоже целый день продержали в подвале, вместе с Энди Данном и тремя оглушенными седативными средствами женщинами? Хотя, скорее, их рискнули оставить здесь, рассчитывая на то, что Хелен и ее люди не станут настаивать на посещении стерильного отделения для новорожденных, а если даже и настоят, то не смогут осознать важности того, что именно они увидели.