Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Виктор Воронин

Таким образом, право приглашения сведущих лиц для объяснений, предоставленное председателям департаментов Государственного совета, определенно и с прямым намерением исключено законодателем из Учреждения Государственной думы. Правительство обязано посему рассматривать всякую попытку приглашения посторонних сведущих лиц в заседания Государственной думы, ее отделов и комиссий как прямое и весьма серьезное нарушение предоставленных ей пределов власти и противиться сему всеми имеющимися в его распоряжении средствами, а, следовательно, упоминание о приглашаемых сведущих лицах ни в каком случае не может иметь места в повергаемых на Высочайшее утверждение правилах.

3) В той же ст. 3 проектируется постановление о том, что сообщение между правой стороной галереи, предназначенной для упомянутых выше лиц, и кулуарами Думы должно быть открыто, то есть отменяется в соответствующей части правило, действующее ныне. Между тем, если подобное изменение проектировалось ввиду предположений о возможности допущения сказанных лиц к участию в трудах Думы и ее отделов и комиссий, то за устранением этого предположения, по несоответствию его с законом, проектируемое правило, как лишнее, само собою отпадает. Если же проект исходит из мысли о желательности допустить общение публики и членов Думы в кулуарах последней, то с таковым предположением я затрудняюсь в какой-либо мере согласиться. Опыт первой Думы показал всё неудобство подобного порядка для интересов спокойствия и правильности ее занятий. У самых дверей залы заседания образовывались шумные митинги, на которых самозваные советчики из посторонней публики и представители политических партий пытались диктовать членам Думы их поведение в последней, чего нередко и достигали. Случалось при этом, что посторонние лица проникали в самый зал заседания, а однажды приставом Думы были замечены и удалены два посторонних лица, сидевшие в зале на местах, предназначенных для членов Думы, и принимавшие участие в голосовании. Подобное положение вещей, создающее опасность постороннего давления на членов Государственной думы, представляется, конечно, совершенно нетерпимым. В видах устранения сего в законодательных собраниях западноевропейских государств, далеко опередивших нас и в культурном развитии, и в политическом опыте, по крайней мере, в большинстве из них (например, в Английском парламенте, в Германском рейхстаге, в Прусской палате депутатов), посторонняя публика в кулуары не допускается; в этих же видах выполнены были и у нас сложные работы по перестройке Таврического дворца, целью которых именно и являлось разобщение публики от членов Государственной думы, а потому согласиться на допущение хотя бы некоторой части посторонних лиц в кулуары я считаю совершенно невозможным.

4) Проектируемый ст. 7 трехдневный срок, предоставляемый заведующему охраной Таврического дворца для собрания справок о представителях печати, должен быть признан слишком кратким по отношению к лицам, не проживающим постоянно в С.-Петербурге, тем более, что срок этот предположено исчислять с момента отправки извещения, а не действительного его получения заведующим охраною.

5) По смыслу ст. 8 проекта билеты, выдаваемые чрез посредство членов Государственной думы, свободны от контроля заведующего охраной Дворца.

Не сомневаясь, с своей стороны, что члены Думы будут передавать билеты только лицам, благонадежность коих стоит в их глазах вне всяких сомнений, я полагаю, однако, что обстоятельство это не исключает возможности добросовестных ошибок; посему едва ли есть основание лишать заведующего охраной принадлежащего ему ныне права не соглашаться на допущение в Таврический дворец тех или иных посторонних лиц, тем более, что пользование этим правом до сих пор не давало повода к каким-либо нареканиям и впредь будет, конечно, осуществляться заведующим охраною с тою же осторожностью.

Примите, Милостивый Государь, уверение в совершенном почтении и искренней преданности.

Подписал: П. Столыпин.

Примечание: 1. Федор Александрович Головин (1867–1937) — председатель II Думы, земский деятель, один из основателей кадетской партии. 20 февраля 1907 года, на первом заседании II Думы, большинством голосов (356 из 518) был избран председателем. Пытался наладить взаимодействие с правительством, но не был поддержан большинством кадетов и левыми. Депутат III Думы, в которой он работал в Крестьянской комиссии. После Февральской революции — комиссар учреждений бывшего Министерства императорского двора и уделов. После Октябрьской революции служил в советских учреждениях. Расстрелян в 1937 году по обвинению в принадлежности к антисоветской организации.

2. Александр Григорьевич Булыгин (1851–1919) — государственный деятель. С 1888 года калужский, с 1893 года московский губернатор. С 1902 года помощник московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, в рабочем вопросе являлся сторонником «зубатовщины». С января 1905 года министр внутренних дел. С одобрения Николая II разработал проект законосовещательной Думы и указ о веротерпимости. После опубликования Манифеста 17 октября ушел в отставку. В 1905–1917 годах — член Государственного совета. Расстрелян ВЧК в порядке осуществления «красного террора».

Письмо Николаю II

17 апреля 1907 года

Приемлю долг доложить Вашему Величеству, что, как видно из прилагаемого стенографического отчета, члену Думы Зурабову (армянин), оскорбившему армию, было сделано замечание, и он лишен был слова.

Между тем на вопрос Головина, сделанный мне по телефону во время перерыва заседания, о том, какой исход дела я признавал бы желательным, я ответил ему, что министры не вернутся в зал заседаний, если Зурабов не будет на это заседание из Думы исключен.

Не исполнив этого условия и будучи, вероятно, смущен моим распоряжением о том, чтобы сегодня вечером представители министерства не явились в думские комиссии, Головин просил, чтоб я его принял, и был у меня в 12 часов ночи.

Он очень смущен и говорит, что не мог выполнить мое желание, ввиду отказа польского коло голосовать за исключение Зурабова, — без поляков же не образовывалось большинства, и предложение было бы отклонено, что еще ухудшало бы положение.

Я ему объяснил, что, во всяком случае, сделанным Зурабову замечанием я не считаю уничтоженным оскорбление, нанесенное в Думе русской армии, и что, пока Дума не даст достаточного удовлетворения армии, военный министр в Думе не покажется.

При этом я позволил себе упомянуть, что знаю, насколько чувствительно Ваше Величество относитесь ко всему, касающемуся чести армии, и что Дума должна помнить и об обязанностях своих к Вам, Государь, как к верховному вождю армии.

На вопрос Головина, что я советую ему делать, я сказал ему, что Дума в глазах правительства покажет желание удовлетворить армию, если 1) примет переход к очередным делам с выражением уважения к доблестной русской армии и уверенности в беззаветной ее преданности родине и царю и 2) если Головин завтра же сделает визит генералу Редигеру с извинением за происшедшее.

Головин обещал мне всё сделать, чтобы провести первое мое предложение, и обещал завтра же быть у военного министра. Не мог я не высказать Головину, что в каждом иностранном парламенте такого Зурабова разорвали бы на клочки или, по крайней мере, отхлестали бы.