Механизм пространства - Андрей Валентинов

«Такой завезет…» – оценил Торвен.

Внутри карета оказалась исключительно удобной: упругие сиденья, обитые кожей, поручни, шторки на окнах. Особый порученец расположился напротив. Шторки, по обоюдному молчаливому согласию, задергивать не стали. Людей на улицах было мало, да и те спешили по своим делам, не поднимая голов.

Праздно фланирующая публика исчезла.

– Это днем, – заметил Шатьен, забавно дернув усом. – А вечером пускаются во все тяжкие. Балы, кутежи, гулянки. Вчера затеяли карнавал. Гуляли всю ночь, как перед концом света. Мы, парижане, усердно выполняем предписания врачей…

Он усмехнулся, нюхая флакон с камфарой.

– Врачей?!

– Не знаю, как у вас в Дании, а у нас чтут традиции. Нельзя показать болезни, что ты ее боишься. Напротив, надо радоваться и веселиться, как ни в чем не бывало. Тогда эпидемия испугается и уйдет.

– Помогает?

Карета проехала мимо фонарного столба, выкрашенного свежей красной краской. На столбе болталась доска с черной надписью: «ПОМОЩЬ ЗАБОЛЕВШИМ ХОЛЕРОЙ». Это значило, что поблизости можно найти больницу, носильщиков или труповозку.

– Не очень. Есть и другие методы.

– Например?

– Профессор Бруссе предлагает строжайшую диету: ничего не есть и не пить.

– Ничего?

– Абсолютно. Плюс пиявки и кровопускания.

– Его пациенты излечиваются?

– Не сказал бы. Единственным утешением им служит то, что умерли они не от холеры.

Навстречу, чудом разминувшись с каретой, прогрохотал артиллерийский фургон – «омнибус мертвецов». Дрог и телег не хватало, властям пришлось обратиться за помощью к армии. Оба солдата-возницы – тот, что сидел у дышла, и тот, что был на выносных – пьяные с утра, горланили похабные песни. Во чреве фургона перекатывались гробы, угрожая снести дверцу и вывалиться на мостовую.

Из переулка тянулись сизые клочья дыма.

– Что там? Пожар?

– Жгут имущество умерших от холеры. Распоряжение префекта.

«Единственная дельная мера», – подумал Зануда.

– Приехали.

Подъем по бесконечным мраморным лестницам показался пыткой. Некстати разболелась нога – если бы не перила и трость, Торвен не одолел бы и двух маршей. Шатьен сунулся помочь, но взглянул в лицо датчанину – и отступил. Чиновник по особым поручениям ценил упрямцев, полагая их солью земли.

Сквозь витражные стекла врывались лучи солнца. Стены окрасились бирюзой и пурпуром, зеленью и желтизной. Издали долетел тревожный звон колоколов.

– Господин Гизо ждет вас.

Длинный коридор. Ряд высоких окон – и ряд высоких дверей напротив. Предпоследняя дверь. Горит начищенная бронза таблички – новехонькой, только что из мастерской. «Франсуа Пьер Гийом Гизо, министр образования».

Будь у министра не три, а десять имен – все бы перечислил, либерал.

– Обождите минуту.

Створки жадно сглотнули порученца. Не прошло и обещанной минуты, как дверь выплюнула чиновника обратно.

– Входите.

В приемной сидел щуплый юноша, теряющийся на фоне монстра-стола. Торвен заметил секретаря, лишь когда тот пошевелился.

– Мсье Торвен?

– Да.

– Господин министр готов вас принять, – сообщил секретарь таким тоном, словно Торвен месяц умолял дать ему аудиенцию. – Сюда, пожалуйста.

«Раньше бегом в гости мчался, – припомнил Зануда, борясь с очередной дверью. – А теперь к себе вызывает. Ладно, мы у королей на приемах бывали. Министры нам – тьфу, плюнуть и растереть!»

– Поздравляю с назначением!

– Увы, сейчас неподходящее время для поздравлений, – Гизо строго уставился на вошедшего. Министр выглядел усталым и осунувшимся. Даже знаменитые бакенбарды обвисли. – Но все равно благодарю. Присаживайтесь, мсье Торвен. Нам предстоит тяжелый разговор.

Кресло с львиными лапами заскрипело, недовольное посетителем. Второе кресло без возражений приняло в себя министерское седалище. Повисла пауза. Гизо перебрал бумаги; отложил их в сторону.

– Мне неприятно говорить вам об этом, мсье Торвен. Но в последнее время ваша деятельность на территории Франции стала вызывать неудовольствие у представителей очень серьезного ведомства. Вы понимаете, о чем я?

– Увы, – развел руками Зануда. – Не понимаю. Причем сразу по ряду пунктов.

– Например?

– Например, как моя скромная деятельность на ниве естествознания могла вызвать чье-либо неудовольствие? И почему «серьезное ведомство» не сообщило мне об этом напрямую? Надеюсь, у министерства образования ко мне претензий нет?

Гизо вздохнул: обойтись намеками не удалось.

– Хорошо, поговорим начистоту. Вы хоть представляете себе, какого труда мне стоило убедить военных не принимать поспешных мер, а дать сперва возможность поговорить с вами? Ваш повышенный интерес к работам Карно привел их в бешенство! Вы должны быть благодарны мне, что до сих пор не сидите в каталажке!

– Я благодарен вам, господин министр.

Гизо сбился с мысли, и Торвен воспользовался паузой.

– Спешу заверить вас: мой интерес носит сугубо научный, более того – теоретический характер. Здоровая общественность заинтересована в публикации…

– Я сам сторонник прогресса, – прервал его министр. – Иначе меня не назначили бы на этот пост. Но сейчас речь идет о государственных интересах Франции. Как член правительства, я вынужден признать правоту военных. В конце концов, Дания и Франция были союзниками; вы, бывший офицер, должны нас понять. Благо государства – превыше всего!

– Разумеется! Наше Общество ни в коей мере…

– Наши военные считают иначе!

Гизо вскочил и принялся расхаживать по кабинету, отсекая каждую фразу резким взмахом руки.

– Ваша назойливость по отношению к Карно исчерпала терпение военного министерства. А визит на нефтеперегонный завод?! Вы нам это прекратите, мсье Торвен! Мало вам неприятностей с полицией? Слава богу, ваши друзья вовремя покинули Францию. И я рекомендую вам последовать их примеру.

– Помилуйте! У меня дела в Париже! Разве я нарушаю французские законы?

«Рассказать ему об Эминенте? – лихорадочно размышлял Торвен. – О том, что жизнь Карно под угрозой? Что это даст, кроме дополнительных подозрений? На публикацию вояки все равно не согласятся…»

– О законах вспомните, когда вас придут арестовывать! Поймите же, я пытаюсь вас спасти. Если у вас и впрямь дела в Париже – сидите тише мыши. И за десять лье обходите дом Николя Карно. Иначе вам в лучшем случае грозит депортация из страны. В худшем – обвинение в шпионаже. Или вы просто исчезнете без следа. Мне не хотелось этого говорить… Но вы, кажется, не понимаете, в каком положении оказались!