За Уральским Камнем - Сергей Жук

— Воины двух братских племен пришли с юга, с реки Джида, там их улусы и пастбища, — переводил Турай-ака. — Тот нукер, что остался на камне, в схватке убил побратима, не поделив добычу. Но он не сознается в этом, и его привезли на справедливый суд хозяина Ангары, Ама Саган нойона. Если к утру вода не заберет его и он не погибнет от страха и студеного дыхания Байкала, то он невиновен и будет прощен. Они до утра будут ждать решения хозяина Ангары и просят разрешить остановиться рядом с пришельцами. А еще спрашивают, что мы за народ и зачем пришли в эти места.

— Переведи им, что мы русские люди, пришли сюда из острога, что стоит у Падуна, возле братских улусов, что те братские дали шерть на вечные времена нашему государю Михаилу Федоровичу. Заночевать вблизи нас разрешаю. А пришли за тем, что нам ведомо, а их не касаемо.

К ночи задул Байкал. Огромные волны, гонимые ветром, бились о прибрежные скалы. Тучи застилали небо, не давая возможности пробиться даже бледному свету луны. Сквозь шум ветра и грохот волн изредка пробивался отчаянный крик осужденного. Братские всю ночь провели за молитвами, но спать не пришлось всем. Лишь под утро успокоилась буря, и первые лучи солнца осветили пустой Шаманский камень. Братские поспешно собрались и исчезли так же неожиданно, как и появились. Помянув в молитвах загубленную душу, путешественники тоже не стали задерживаться, поторопились покинуть место у Шаманского камня.

Чем дальше уходил струг от Ангары, тем отчетливее ощущалась масштабность Байкала. Шли северным берегом. Горы, подступающие к самой воде, оставляли свободной лишь узкую прибрежную полосу, где песчаные пляжи сменялись галечником, а то и красовались монолитами гранитных и мраморных валунов. Небольшие, уютные заливы манили своей красотой, бесконечное количество ручьев и речушек, стекая с гор, весело журча и сверкая на солнце, сливались с водами озера. Размах Байкала был таков, что все, ранее виданное, не шло в сравнение, и само слово «озеро» не вязалось со всей его грандиозностью.

Шли вдоль берега, лишь изредка забирая мористей. Сейчас стали особенно ощущаться малые размеры струга и недостатки его плоскодонной конструкции. Он совсем не терпел волны, и уже при малом ветре его кидало из стороны в сторону, и угроза перевернуться постоянно висела над судном. Байкал своим непредсказуемым нравом действительно напоминал живое существо. Порой спокойная гладь воды внезапно сменялась волнением без видимых на то причин. В считанные минуты могла разгуляться буря, и тогда лишь на берегу можно найти от нее спасение.

С волнами Байкала, пожалуй, могли поспорить лишь поморские кочи, но приходилось довольствоваться тем, что было. Стали встречаться лодки братских, но те, завидев пришельцев, уходили за горизонт. Лишь однажды, спасаясь от бури, струг зашел в еле заметную среди скал бухту, где друзья застали стойбище рыбаков. От них и узнали, что до острова Ольхон ходу еще несколько дней. Более узнать у них ничего не удалось, те либо не знали, либо отмалчивались по каким-то причинам.

На подходе к острову их встретила лодка. Кормчий прокричал, чтобы следовали за ними. День выдался погожий, и путешественники, без труда управляясь с лодкой, зашли через величественные Ольхонские ворота в Малое море и оказались во владениях Ольхонских братских людей.

Ольхонские ворота — это пролив между островом и материком. Со скалистыми берегами он то пугающе узок, то раздается глубокими заливами, уходящими в глубь острова. Когда дует северный ветер Сарма и гонит воды из залива, эти врата становятся адовыми, напоминая колоссальный по размерам бушующий порог. Горе близким и верная смерть тем, кто окажется здесь в это время.

Далее струг пошел вдоль берега Малым морем. Справа тянулся остров Ольхон. Он смотрелся невысоким, ровным, степным плато. Берега сплошь изрезаны уютными заливами всех размеров. Тут тебе и скалы, и песчаные пляжи. На берегу видны рыбацкие лодки, на мелководьях — торчащие жерди ловушек.

Вскоре все почувствовали приближение улуса. На берегу стали появляться вооруженные всадники. Проводив более из любопытства необычную лодку, показав свою удаль, всадники скрывались в глубине степной части острова, а на смену появлялись другие.

Наконец, показались улусные юрты, и потянуло запахами человеческого жилья. К свежему дыханию Байкала и аромату степных трав гармонично и, к радости уставших гребцов, примешались запахи навоза, дыма и мясного варева.

Лодки враз повернули к берегу просторного залива, выделяющегося среди других удивительной скалой, что стерегла восточную его оконечность.

— Скала Бурхан! — сказал Турай-ака. — Здесь их большой улус Хужир, что означает, «стоящий у солонцов».

— Взгляните на скалу! — Дарья указала на отвесную стену. — Что за чудище изображено от самой воды?

Действительно, на фоне белого базальта выделялось огненно-красное изображение. Водяное чудище с конской головой, постриженной гривой и хвостом то ли рыбьим, то ли змеиным. Оно будто зависло над водой и осматривало водную гладь озера.

— Оно сильно напоминает дракона, — отозвался Турай-ака. — Братские считают, что в скале Бурхан живет их бог — Тэнгри Хутэ-Бабай.

Несмотря на летний день и окружающие красоты, во всем чувствовалось напряжение. Мало нынче рыбаков в море, мало и пастухов возле тучных стад. Женщины и дети уведены в глубь острова, а мужчины вооружены и группами, во главе с нукерами и нойонами, стерегут подступы к улусам.

— Этот улус больше напоминает военный лагерь, — заметил Вульф.

Их струг только что причалил к берегу, и тут же был окружен нукерами. Подошедший нойон пригласил братьев Шориных следовать за ним. На вопрос Петра о толмаче, тот произнес на неплохом русском:

— В нашем улусе многие говорят на вашем языке.

Нетерпение и любопытство раздирало братьев, ведь именно на Ольхоне они надеялись узнать о судьбе отца.

— Кто же обучил братских языку неведомого им народа? — задал вопрос Тимофей.

— Белый Шаман нойон Обдорский! Побратим Когун-мэргэна, а значит, и наш брат. Он долго жил с нами.

Услышанное сильно взволновало братьев. Ведь Белый Шаман вполне мог быть их отцом. А между тем сопровождавший их нойон продолжил:

— Мы храним юрту Белого нойона и ту странную коновязь, что поставил при жизни сам Обдорский. Вот можете взглянуть.

Они подошли к одинокой рубленой юрте, стоявшей на красивом месте в виду скалы Бурхан. От времени стены покосились, но крыша чудом еще держалась.

— Нельзя беспокоить дух умершего, — остановил нойон братьев от попытки войти в юрту. — Если хотите просить о чем-то эжина, повяжите лоскут с вашей одежды на коновязь, она священна, под ней лежат останки Белого Шамана.

Коновязь оказалась странной формы. Братья сразу и не признали. Завешанная лоскутами разноцветной ткани, кожи, обложенная горками камней, она оказалась православным крестом, а под ним покоились останки русского князя Василия Шорина, головы Обдорского.