Смятение - Элизабет Говард

– Вы так говорите, словно я вас с утра до ночи о чем-то прошу. Тут суть в том, не могли бы вы объяснить моим родителям, что им абсолютно необходимо отправить меня в хорошую школу? Я думала про ту, куда Джуди ходит вообще-то.

Я понимаю, что Джуди ужасная, но не считаю, что это вина школы. Ее обучают интересным играм, вроде лакросса и хоккея, и у них бальные танцы бывают, а на каждое Рождество пьесу ставят. А еще Джуди без ума от географички, которая просто чудо… мне известно, что ее мама убеждала ее, что это просто период такой, только у меня-то нет шанса пройти через него, потому что, признаться, нельзя чувствовать что-либо подобное к мисс Миллимент.

– Почему вы сами-то их не попросите?

– Просила, и папа лишь отослал меня поговорить с мамой, а она твердит свое обычное «мы посмотрим», что означает, мы не будем ни за что и никогда. Вы могли бы им сказать, что неприятно поражены моим невежеством, – добавила Лидия.

– Мог бы. Но разве я поражен?

– Еще я всерьез прошлась по «Кто есть Кто»… это вроде телефонного справочника, только там полно знаменитостей, о каких никто не слышал… и там всегда говорится «получил (или получила) образование в» – и название школы.

– Вы намерены стать знаменитой?

– Не хотелось бы этого исключать. О, Арчи, прошу, поговорите с ними: вы теперь свой в нашем семействе – они вас послушают… – Ну и так далее.

И затем… и отнюдь не с легким сердцем… Клэри. Сегодня вечером, который они провели вместе, начиная с ужина в киприотском ресторанчике рядом с Пикадилли, который она обожала, потому что в нем всегда были бараньи отбивные, такие маленькие шарики, запеченные в меду, для пудинга и густой сладкий кофе. Они встретились в ресторанчике, и она прибыла туда неожиданно щеголеватая, в черной юбке и мужской рубашке без воротника, в темно-красных сандалиях и с уложенными блестящими волосами.

– Они еще, боюсь, влажные, – сказала она, когда он поцеловал ее. – Я подумала, что надо бы помыть их на благо мира, а времени просушить не было.

– Мне нравится ваша рубашка.

– Зоуи дала мне ее в выходные. Воротник и манжеты все износились, так что отцу они без пользы были бы, но если рукава закатать, то незаметно.

– Вы выглядите очень приятно. Привлекательно.

– Правда? Впрочем, с Полли мне не сравниться. У нее новое платье, желтое… такой цвет лимонных корок… с ее-то волосами смотрится – супер. Она пошла в Клуб реформ с дядей Хью. – Она посмотрела на него испытующе и отвернулась, когда взгляды их встретились. Он предложил ей выпить, и она попросила: только чтоб не джин с лаймом, ладно?

– Знаю, только его, похоже, и пьют девушки, только я его всегда терпеть не могла, вот и решила поменять.

– На что?

– Вы что бы посоветовали? У виски вкус резины, если вас мое мнение интересует, а единственный раз, когда я водку выпила, меня будто током ударило, а что еще есть, я не знаю. Ой, знаю. Я бы выпила темного коричневого хереса. Он мне и вправду нравится.

– Вы сегодня работали?

– А как же! Ноэль вовсе не считает, что сегодня какой-то особый день. Они даже не празднуют. Вечер проводят, читая вслух друг другу кого-то по имени Гэ эЛ Менкен[69]. Очень зрелый способ отметить мир, как считаете?

– Еще и чуточку скучноватый, на мой вкус.

– На мой тоже. Мы в самом деле пойдем к Букингемскому дворцу и будем жать, когда выйдут король с королевой? Они выйдут, как по-вашему?

– Думаю, вполне могут выйти. Такие ночи должны запоминаться.

Однако, пока они отужинали (как ему показалось, они сделали это достаточно рано), собравшаяся толпа была до того тесна, что им вечность потребовалась, чтобы подобраться поближе к дворцу, хотя все вокруг были настроены очень благодушно и мало-помалу все ж удавалось протискиваться поближе. Золотистые звездочки дождем сыпались из ракет, взрывавшихся в шафраново-лиловом небе, весь дворец был залит светом, вокруг памятника королеве Виктории люди водили веселый парный хоровод, пели песни, притоптывали ногами, а подальше, у ограждения, народ кричал, скандируя, вызывая короля. Людей были тысячи, настолько в самом деле много, и стояли они так плотно, что им весь вечер приходилось держаться за руки, чтобы их не оттеснили друг от друга, и порой им приходилось переходить на крик, чтобы друг друга слышать, порой же они просто пели то же, что пели все вокруг: «Земля надежды и славы»[70], «Боже, храни короля»[71], какие-то веселые танцевальные мелодии. Когда они увидели стоявшее на балконе и приветственно машущее королевское семейство, он решил, что для одного дня этого вполне достаточно, но ей хотелось подождать, пока они снова выйдут, Клэри была такая восторженная, что у Арчи духу не хватило отказать ей. В конце концов, много позже, чем стемнело, на балкон снова вышли король с королевой, но уже без принцесс. «Полагаю, их, бедняжек, спать отправили», – хмыкнула Клэри. И после этого согласилась, что им пора отправляться домой.

– Вам лучше со мной вернуться, – сказал он тогда. – Я ближе живу, чем вы, а такси нам не найти.

На углу Гайд-парка он сказал, что ему нужно чуточку посидеть, а потому они зашли немного в парк, что тянулся до Найтсбриджа, нашли свободную скамейку, и он закурил. И вот тут-то она и сказала ему, что знает про Полли.

– Всплыло все оттого, что я никак понять не могла, почему нам все троим нельзя было провести этот вечер вместе. Бедняжка Полл, она заставила меня пообещать, что я не стану смеяться. Будто я стала бы смеяться над тем, что так серьезно для нее. Хорошо, что она мне рассказала, а то я уже давно понимала, что что-то шло не так, а сегодня напомнила ей, что мы заключили договор – вечность назад – рассказывать друг другу все важное. И конечно же, когда она это вспомнила, то вынуждена была рассказать мне. Забавно, правда? Знаешь, что есть нечто совершенно смехотворное, но если видишь, что кому-то другому от этого совсем не смешно, то почти кажется, что и впрямь смеяться нечему.

– Вас это так насмешило?

– Ну-у. Ну, не то чтобы кому-то не стоило бы влюбляться в вас, только им бы быть поближе к вам по возрасту, разве не так?

Он открыл было рот, чтобы много чего высказать, но опять закрыл его.

– Полагаю, вам я кажусь невероятно древним.