По ту сторону рассвета. Книга первая. Тени сумерек - Берен Белгарион

* * *

Оказалось, эльф как в воду глядел.

На третий день, когда они расстались с королем Финродом и всеми остальными, кроме Кальмегила, у переправы через Гелион, у всех на душе было погано.

Кальмегил, отпуская сына с королем, что-то строго и ласково ему приказал, и тот сдержанно кивнул, весь исполненный долга и повиновения — а потом не удержался и обнял отца. С Гили они на прощание тоже обнялись.

Берен напоследок о чем-то тихо переговорил с королем и Эдрахилом, потом перебросился с Нэндилом двумя словами на квэнья — эльфы посмеялись, может быть, это была шутка — и, вскакивая на коня, и люди, и эльфы крикнули человеческие слова прощания:

— Не в последний раз видимся!

С Береном теперь ехал небольшой отряд горцев — и все было иначе, чем с эльфами. Горцы много болтали, перебрасывались грубоватыми шутками, иногда запевали. А у Гили замирало сердце — он чувствовал, что приближается к родным местам.

Они держали путь южнее, чем проходила та дорога, которой Гили ранней весной вышел в Белерианд. Деревня их была в двух днях пешего пути на юг от озера Хелеворн — а горцы сейчас ехали берегом Гелиона, к горе Долмед. Вчера, когда эльфы еще были с ними и все вместе ехали по реке прямо на юг, Гили раздумывал — куда бы это на сей раз? Сейчас он голову готов был поставить, что в Ногрод или Белегост. Куда точнее — будет ясно уже в предгорьях — если повернут на север от горы — значит, в Белегост; на юг, в сторону реки Аскар — значит, в Ногрод.

Вечером, выполнив все свои обязанности, Гили, как ни устал, а полез за лютней. Не мог он оставить мысли о ней, руки так сами туда и тянулись. Больше всего он боялся, что Берен сейчас заставит заниматься с мечом — но князь только приоткрыл глаза, полулежа на седле, покосился на Гили — и ничего не сказал.

Воодушевленный этим молчанием, Гили расчехлил лютню и пристроил ее у себя на коленях, как то делал Вилварин. Обнял округлый, гладкий корпус почти с таким же трепетом, с каким обнял бы девушку. Коснулся струн…

Увы, того прекрасного созвучия, которое рождалось под тонкими пальцами эльфа по имени Мотылек, не получилось. Струны ответили вразнобой, и Гили вспомнил, что перед игрой Вилварин всегда подтягивал их.

Он попытался подкрутить колки, чтобы создать единый лад — но не знал, каким он должен быть. После пяти минут терзаний он услышал тяжелый вздох Берена и голос, переходящий в рык:

— Иди сюда, мучитель!

Месяц назад Гили испугался бы приказа, отданного таким голосом, но теперь он уже знал, что Берена нужно бояться не тогда, когда он шумит, а тогда, когда он говорит еле слышно.

— Первую струну настраивают по флейте. Но флейты у нас здесь нет, поэтому настрой ее по звуку, на котором поешь «ни» в этой своей песне — «Словно денница»…

Гили подкручивал колок, пока звук не достиг нужной высоты.

— Вторая струна так: прижатая на седьмом пороге, она должна звучать как первая, свободная. На седьмом, я сказал, а не на пятом! Нарочно для таких как ты, мастер вбил в гриф золотую стрелочку — видишь ее?

Гили подкрутил вторую струну.

— Если ты бьешь по ней — а первая дрожит, значит, ты настроил правильно. Третью настраивай по второй точно так же. Так, неплохо… Четвертую настраивают по пятому ладу. Два порога назад. Вот так. Пятую и все остальные — по четвертой, на седьмом пороге. Не прижимай струну всем пальцем — ты что, не видишь, что глушишь соседнюю? Палец на грифе должен быть как всадник на седле: прямо. Да, вот так. Руку сильней изогни. Деревенщина, тебе на волынке играть, а не на лютне. Теперь согласия. Мизинец — на первую струну, третий порог. Безымянный палец — туда же, на вторую струну. Третья свободна. Средний палец — на четвертую, второй порог. Указательный — на шестую, первый порог.

Гили выполнил все указания и провел правой рукой по струнам. «Брлым!» — жалко сказала лютня. Горцы засмеялись.

— Тьфу, — Берен сплюнул в сторону от костра и протянул к Гили руку: — Дай сюда.

Но когда он взял лютню, быстрее не пошло: будучи левшой, он когда-то играл на инструменте, струны которого были натянуты зеркально наоборот — так что ему приходилось, закрыв глаза, вспоминать, как становились в «согласиях» пальцы его правой руки — а потом показывать то же самое левой, для Гили. Перебирать правой рукой по струнам он тоже не мог.

— Тут кто-нибудь еще умеет играть? — спросил он, вконец разозлившись.

— Я, господин! — со своего плаща поднялся Нимрос, после Гили — самый младший в отряде.

— Ну так что сидишь, как засватанный? Давай, покажи этому горе-музыканту согласия.

— С твоего позволения, князь, я бы сначала выучил его играть «лесенку».

— Учи чему хочешь, — отмахнулся Берен. — Только, Руско, просунь рукав под струны. Намо свидетель: если тебя зарубят за твое бренчанье, я этому человеку ничего не сделаю. И еще: подгорит каша — я тебя выдеру.

Это было сказано достаточно тихо, чтобы отнестись к угрозе серьезно. Так что Гили, спустив кафтан с одного плеча, просунул рукав под струны и разучивал «лесенку» на онемевшей лютне, не забывая время от времени помешивать в котле и подкладывать дров.

* * *

— И это — Ногрод? — не сдержался кто-то из горцев, когда путникам открылся склон горы с раскинувшимся на нем… Городищем? Торжищем? — Гили не мог подобрать подходящего слова.

На прославленные подземные чертоги это походило мало.

— Это Верхний Ногрод, — сказал Кальмегил. — Здесь идет торговля и обмен и живут те, кто этим занимается. Где находится сам Ногрод — мало кому известно.

— А тебе? — спросил Берен.

— Я не выдаю чужих тайн.

— Что делать будем? — спросил старший из горцев, Дарн Фин-Эйтелинг.

— Разобьем лагерь вон в той стороне, — Берен показал кнутовищем по правую руку от валов города. — На торге нам делать нечего.

Они спустились в долину, переправились вброд через мелкую речку — приток Аскара — и вновь поднялись на холм.

Чем ближе к торгу, тем ясней было видно, как он громаден. Гили в жизни не видел такой толпы людей — обоз Алдада когда-то показался ему большим, а здесь он просто потерялся бы. Здесь серебристые опалы из Морийских Копей выменивали на хитлумских коней, железо — на мясо и шкуры, медь — на зерно; люди пригоняли сюда скот ради оружия и инструментов, нандор приносили воск и меха в обмен на ножи и наконечники стрел, синдар покупали за ткани и волокно соль и самоцветы, с востока привозили пряности и диковинки, чтобы увезти драгоценные образцы гномьего искусства.

На два десятка воинов никто не обращал внимания — вооруженные отряды такой численности попались Гили на глаза самое меньшее дважды. При виде одного из них он не выдержал и изумленно сказал:

— Вастаки!

— Конечно, вастаки, — фыркнул Берен. — Отчего бы здесь не быть вастакам. Ты же не думаешь, что все они, сколько ни пришло их в Белерианд, подались на службу к лорду Маэдросу?