Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея - Кай Берд

отношениях нецелесообразной: «Будет очень трудно убедить мир принять уверения страны, тайком создавшей и внезапно применившей оружие, которое подобно [германским] ракетам убивает всех без разбора и в миллион раз разрушительнее их, в том, что она желает упразднить это оружие путем международного договора». Подписавшиеся рекомендовали продемонстрировать действие нового оружия представителям ООН — либо в пустынной местности, либо на необитаемом острове. Франка отправили с докладом в Вашингтон, где его обманули, сказав, что Стимсона нет в городе. До Трумэна доклад не дошел — его перехватили и засекретили военные.

В отличие от чикагцев ученым Лос-Аламоса, лихорадочно работавшим над испытанием модели плутониевой бомбы имплозивного типа, было некогда задумываться над тем, стоит или не стоит сбрасывать «штучку» на Японию и как это лучше сделать. К тому же они во всем полагались на Оппенгеймера. По наблюдениям биофизика метлаба Юджина Рабиновича, одного из подписантов «Доклада Франка», ученые Лос-Аламоса разделяли широко распространенное «ощущение, что Оппенгеймер плохого не сделает».

В один из дней Оппенгеймер вызвал к себе в кабинет Роберта Уилсона и объявил, что присутствовал в качестве консультанта на заседании временного комитета, представившего Стимсону рекомендации по оптимальному использованию бомбы. Оппи спросил Уилсона, что он об этом думает. «Он дал мне время поразмыслить. <…> Я вернулся и сказал, что бомбу нельзя использовать и что японцев надо как-то предупредить». Уилсон напомнил, что испытание бомбы должно состояться всего через несколько недель. Почему бы не пригласить делегацию японских наблюдателей и не продемонстрировать им взрыв?

«Ну хорошо, — ответил Оппенгеймер, — а если она не взорвется?»

«Я обернулся и холодно сказал, — вспоминал Уилсон, — “Тогда придется всех их убить”». Через пару секунд пацифисту Уилсону стало стыдно за свою «кровожадность».

Уилсон был польщен интересом к его мнению, но досадовал, что не смог изменить мнения Оппи. «Ему вообще не стоило говорить об этом со мной, — говорил Уилсон. — Однако ему явно требовался чей-нибудь совет, я ему нравился, и я тоже очень его любил».

Оппенгеймер поговорил и с Филом Моррисоном, своим бывшим учеником, ставшим после перевода из чикагского метлаба одним из ближайших друзей Роберта в Лос-Аламосе. Моррисон весной 1945 года участвовал в работе комитета по выбору целей. Два заседания комитета проводились в кабинете Оппенгеймера 10 и 11 мая. Официальный протокол говорит о согласии участников с тем, что бомба должна быть сброшена на «большой городской район диаметром в пять километров». Обсуждалось даже, не сбросить ли бомбу на императорский дворец в Токио. Моррисон, игравший роль технического эксперта, высказался за то, чтобы как-нибудь формально предупредить японцев: «Я считал, что хватило бы и сброшенных листовок». Однако предложение было немедленно отвергнуто безымянным армейским офицером. «Если предупредить их, они будут гоняться за нами и собьют, — безапелляционно заявил офицер. — Предложить-то легко, да трудно выполнить». Оппенгеймер тоже не поддержал Моррисона.

«По сути, — вспоминал много позже Фил, — мне устроили выволочку. Не дали и рта раскрыть. <…> Я вышел оттуда с полным пониманием, что мы практически не могли повлиять на предстоящие события». Ощущения Моррисона подтвердил Дэвид Хокинс — он тоже присутствовал на том заседании. «Моррисон выразил общие опасения, — писал Хокинс. — Он предложил предупредить японцев… позволить им эвакуироваться». Офицер, сидевший напротив, — я не знал или забыл, как его звали — выступил категорически против, заявив что-то в духе “Они бросят против нас все свои силы, а мне сидеть в этом самолете”».

В середине июня Оппенгеймер созвал в Лос-Аламосе заседание экспертной группы, в которую входили он сам, Лоуренс, Артур Комптон и Энрико Ферми. Группа должна была обсудить окончательный вариант рекомендаций временному комитету. Четверо ученых свободно высказались о «Докладе Франка», итог подвел Комптон. Особый интерес вызвало предложение провести не смертельную, а показательную демонстрацию атомной бомбы. Оппенгеймер занял половинчатую позицию: «Я представил на суд свои тревоги и доводы… против сбрасывания [бомбы]… однако не стал их навязывать», — позднее сообщил он.

Шестнадцатого июня 1945 года Оппенгеймер подписал краткую пояснительную записку с рекомендациями экспертной группы «по немедленному применению ядерного оружия». Адресованная военному министру Стимсону записка отличалась непоследовательностью. Во-первых, члены группы рекомендовали Вашингтону еще до применения бомбы сообщить Великобритании, России, Франции и Китаю о существовании ядерного оружия и «предложить им высказаться о формах сотрудничества, чтобы извлечь из этого события пользу для улучшения международных отношений». Во-вторых, эксперты отмечали, что среди их коллег-ученых не было единства мнений относительно первоначального применения этого оружия. Некоторые из его создателей предлагали взорвать «штучку» в качестве демонстрации возможностей. «Те, кто выступает за чисто техническую демонстрацию, желают запрета на применение ядерного оружия и опасаются, что использование этого оружия причинит вред нашей позиции на будущих переговорах». Несомненно чувствуя, что большинство коллег в Лос-Аламосе и чикагском метлабе склонялись в сторону показательного испытания, Оппенгеймер тем не менее прибавил свой голос к тем, кто указывал «на возможность спасения жизней американцев, которую дает прямое военное применение…».

Спрашивается, почему? Как ни странно, позиция Оппенгеймера мало чем отличалась от позиции Бора и тех, кто выступал за демонстрацию. Руководитель проекта пришел к убеждению, что военное применение бомбы в боевых условиях положит конец всем войнам. Некоторые из его коллег, как объяснял Оппенгеймер, действительно верили, что применение бомбы в ходе войны «пойдет на пользу международным отношениям, потому как были больше озабочены предотвращением войн, чем ликвидацией оружия конкретного вида. Наша позиция ближе к последним. Мы не в состоянии предложить техническую демонстрацию, способную поставить точку в войне. Мы не видим приемлемой альтернативы немедленному боевому применению».

Выразив четкое, недвусмысленное одобрение «боевому применению», экспертная группа так и не смогла договориться, что оно означало. Комптон проинформировал Гровса: «Члены экспертной группы не достигли полного согласия в отношении рекомендации, как и в каких условиях должно применяться оружие». Оппенгеймер закончил памятную записку любопытной оговоркой: «Понятно, что мы, как люди науки, не имеем авторского права… не притязаем на уникальную способность решать политические, общественные и военные проблемы, возникающие с наступлением эпохи ядерной энергии». Странный вывод, и Оппенгеймер вскоре от него откажется.

Оппенгеймера во многое не посвящали. Впоследствии он вспоминал: «Мы ничегошеньки не знали о военном положении в Японии. Мы не знали, есть ли другие способы принудить японцев к капитуляции, кроме полноценного вторжения. В нашем подсознании сидела мысль о неизбежности вторжения, потому что нам ее внушили». Среди прочего он не знал, что военная разведка в Вашингтоне перехватила и расшифровала сообщения из Японии, говорившие о понимании неизбежности военного поражения правительством Японии и попытках японцев прощупать приемлемые условия для