О психологии западных и восточных религий (сборник) - Карл Густав Юнг

того, у кого и так все есть? Противоречивое поведение Яхве, который, с одной стороны, решительно топчет человеческие счастье и жизнь, а с другой стороны, жаждет иметь в лице человека партнера, ставит последнего в прямо-таки невозможную ситуацию: то Яхве слепо действует по образцу природных катастроф и тому подобных непредвиденных по последствиям событий, то желает, чтобы его любили, почитали, поклонялись и славословили его праведность. Он болезненно реагирует на любое слово, хотя бы отдаленно похожее на критику, а сам ничуть не озабочен соблюдением собственного морального кодекса, когда его поступки начинают нарушать пункты этого свода законов.

605 Такому Богу человек может служить только в страхе и трепете, косвенно стараясь умилостивить полного владыку неумеренными славословиями и показным смирением. Доверительные отношения в духе современных понятий совершенно исключены. Ожидать морального удовлетворения со стороны столь бессознательного, природного божества и вовсе не приходится, хотя Иову такое удовлетворение дается — без сознательного желания Яхве и, может, неведомо для Иова, — по крайней мере, такое впечатление хотел бы внушить рассказчик. Речи Яхве неотрефлектированы, но, тем не менее, явственно нацелены на то, чтобы предъявить человеку чудовищное могущество демиурга: «Вот он Я, творец всех необузданных, слепых сил природы, не подчиненных никаким этическим законам; значит, Я и сам есть аморальная власть природы, сугубо феноменальная личность, не ведающая о своих глубинах».

606 Это и есть (или должно быть) для Иова моральное удовлетворение большого размаха, ведь благодаря такому заявлению человек, несмотря на свое бессилие, возвышается до суда над божеством. Мы не знаем, осознавал ли это Иов. Однако по многочисленным комментариям на книгу Иова мы определенно знаем, что от всех последующих столетий укрылось важное обстоятельство: над Яхве властвует какая-то µοῖρα или δίκη, побуждающая столь открыто ронять себя. Всякий, кто на это отважится, увидит, как бог неосознанно возвышает Иова именно тем, что втаптывает его в прах. Тем самым он произносит приговор над самим собой и дает человеку то удовлетворение, отсутствие которого в книге Иова столь для нас обидно.

607 Сочинитель этой драмы выказал образец искусного умолчания, опустив занавес в тот самый миг, когда его герой посредством простирания ниц перед ἀπόφασιs µεγάλη (важным решением) демиурга безусловно признает божественную правоту. Только такое впечатление и остается от этой сцены. Ведь на кон поставлено слишком многое: незаурядный скандал грозит разразиться в метафизике, чреватый губительными, надо полагать, последствиями, и наготове нет никакой спасительной формулы, избавляющей монотеистическое понятие Бога от катастрофы. Это биографическое новоприобретение критический рассудок греков с легкостью подхватил бы и использовал уже в те времена (что и произошло много позже)[689] не в пользу Яхве, дабы уготовить ему участь, ожидавшую самих греческих богов. Какая-либо релятивизация божества была попросту немыслимой ни в те времена, ни в два последующих тысячелетия.

608 Бессознательный дух человека понимает все правильно, даже когда сознающий разум ослеплен и бессилен: драма разыграна на все времена, двойственная природа Яхве раскрыта, увидена и отмечена кем-то или чем-то. Подобное откровение, дошло ли оно до человеческого сознания или нет, не могло остаться без последствий.

3

609 Прежде чем обратиться к вопросу о том, как развивался дальше зародыш этого разлада, вернемся в эпоху, когда возникла книга Иова. Датировка ее, к сожалению, ненадежна. Принято считать, что текст появился между 600-ми и 300-ми годами до Р. X.; стало быть, он не так уж далек по времени от так называемых «Притч Соломона» (IV–III вв. до н. э.). В «Притчах» мы и обнаруживаем симптом греческого влияния, достигшего иудейских пределов, если считать раньше — то через Малую Азию, а если считать позже — то через Александрию. Это идея Σοφία, или Sapientia Dei (мудрости Божией), совечной Богу, существовавшей прежде творения, почти гипостазированной Пневмы, обладающей женской природой:

«Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони;

от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою…

Когда Он уготовлял небеса, я была там…

…когда полагал основания земли:

тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время,

веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими».

610 Эта София, уже разделяющая важные общие черты с иоанновым Логосом, близко примыкает, с одной стороны, к иудейской Хохме[690], но, с другой стороны, однако же столь далеко выходит за ее пределы, что нельзя не вспомнить об индийской Шакти. Ведь сношения с Индией тогда, в эпоху Птолемеев, уже существовали. Другим источником для образа Мудрости является книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова (ок. 200 г. до н. э.). Мудрость говорит о себе самой:

«…я вышла из уст Всевышнего и подобно облаку покрыла землю;

я поставила скинию на высоте, и престол мой — в столпе облачном;

я одна обошла круг небесный и ходила во глубине бездны;

в волнах моря и по всей земле и во всяком народе и племени имела я владение…

Прежде века от начала Он произвел меня, и я не скончаюсь во веки.

Я служила пред Ним во святой скинии и так утвердилась в Сионе.

Он дал мне также покой в возлюбленном городе, и в Иерусалиме — власть моя…

Я возвысилась, как кедр на Ливане и как кипарис на горах Ермонских;

я возвысилась, как пальма в Енгадди и как розовые кусты в Иерихоне;

я, как красивая маслина в долине и как платан, возвысилась.

Как корица и аспалаф, я издала ароматный запах и, как отличная смирна, распространила благоухание…

Я распростерла свои ветви, как теревинф, и ветви мои — ветви славы и благодати.

Я — как виноградная лоза, произращающая благодать, и цветы мои — плод славы и богатства.

Приступите ко мне, желающие меня, и насыщайтесь плодами моими;

ибо воспоминание обо мне слаще меда и обладание мною приятнее медового сота»[691].

611 Стоит более внимательно рассмотреть этот текст. По сути, Мудрость характеризует себя как Логос — Слово Божье. В качестве ruach, Духа Божьего, она парила над начальными водами. Ее трон — в небесах, как у Бога. Будучи космогонической Пневмой, она пронизывает небо, землю и все сотворенное. Логос первой главы Евангелия от Иоанна соответствует ей, так сказать, вплоть до малейших черт. Ниже мы